Посмотрел на него Симон сверху вниз и неожиданно глянулся ему Ростан. Велел перевязать его раны, напоить вином, какое получше найдется, уложить на постель и не тревожить.
Когда все это было сделано, пришел граф Симон к Ростану де Паскьеру и долго стоял возле него, простертого в немощи. Ростан на него глядел и плакал.
Спросил Симон:
— Вы знаете меня, сеньор?
— Вы граф Монфор, — сказал Ростан. Хотел еще прибавить проклятие, но не сумел. А слезы все так же медленно выползали из его глаз.
Тогда сказал ему граф Симон:
— В Берни я повесил четыре дюжины человек разного звания.
Ростан шевельнул рукой, будто для крестного знамения, но даже и руки поднять сил не нашел.
— Я не стану делать этого с вашими людьми. — Симон топнул ногой в пол, показывая, где находятся сейчас люди Ростана.
Ростан все молчал.
— Я оставлю им жизнь, — повторил Симон.
Тогда Ростан тихо спросил:
— Всем?
Легат Бертран советовал Симону пощадить только искренних католиков, а нетвердых в вере повесить. Но Симон ответил Ростану де Паскьеру:
— Всем.
— Что я должен сделать?
— Вы должны присягнуть мне на верность. — И, видя, что Ростан колеблется, добавил: — В Берни я этого не предлагал.
Ростан сказал:
— Я стану вашим человеком, мессен, как вы требуете.
Наутро Симон ушел из Паскьера, не тронув там ни одного камня.
* * *
Симон шел по Роне скорым шагом, торопясь обогнать свою злую славу и дым пожаров. Но корабли, пущенные по реке, опередили его. И потому невдалеке от Драконьей Горки ждала франков во всеоружии малая крепостца. Мосты ее были встопорщены, решетки опущены, рвы наполнены мутной, зацветающей водой. На стенах угрожающе кренились чаны с маслом, только поверни рычаг.
Вот Амори с тремя конными отделяются от отряда, чтобы заехать в деревню, расспросить о замке. Деревенские напуганы. А испугаешься тут, когда из самого чрева полудня, из утробы дрожащего знойного марева, вдруг вылетают на поле четыре всадника и, ломая поднявшиеся уже колосья, несутся прямо на тебя.
Склонясь с седла, Амори хватает первого попавшегося мужлана, какой не успел убежать. Тот сперва бьется, после безвольно обвисает. Экая франкская страхолюдина на него наехала!
Амори встряхивает мужлана, с отвращением хлопает его по мокрой бородатой морде. Тот выпучивает глаза, не видя над собой молодого, веселого лица — ничего не видя, кроме собственного ужаса.
— Эй, скажи-ка, как зовется замок? — спрашивает Амори.
Мужлан слабо мычит. Амори снова хлопает его по щеке.
— Замок, — повторяет он. — Крепость. Как она зовется?
До мужлана туго, но доходит смысл вопроса.
— Басти, — бормочет он в бороду.
— Кто господин? Сеньор? Имя?..
— Гийом…
Амори выпускает мужлана.
— Кто господин? Сеньор? Имя?..
— Гийом…
Амори выпускает мужлана. Как бы в штаны не напустил с перепугу, потом вонять будет — не отмоешься. Тот хлопается на спину, как жук, и долго еще моргает, ничего не соображая: что это было? Всадник же давно исчез.
Амори влетает в деревню, вспугивая кур, гусей, женщин и двух беспечных хрюшек. Одну свинку франки тотчас же насаживают на копье и с гиканьем, под страшный поросячий визг, под слезливую брань женщин, уносятся прочь — догонять Симона.
Так и узнали, что крепостца именуется Басти, а владелец ее носит имя Гийом.
Уплетая свинку, взятую в деревне, Симон фыркает: немного же разузнали! «Гийом»! В этих краях любой владетель если не Раймон, Рожьер или Бернарт, то непременно Бертран либо Гийом… А свинка хорошая, упитанная. Все не зря наведывались.
Крепостца перед ними — как на ладони: небольшая, но воинственная. И уже сейчас видно, что к завтрашнему вечеру падет. Но и то понятно, что падет не без сопротивления.
— Давайте спать, — говорит Симон сыну. — Завтра много работы.
И еще засветло валится граф Симон в горячую траву и почти мгновенно засыпает. И нет ему дела ни до жары, ни до шума в лагере, ни до насекомых.
* * *
Басти и вправду пала на следующий день. Симон щелкал такие крепости, как орехи. Потерял на лестницах четверых. Еще двое поломали себе руки-ноги, падая. В самой Басти убитых и вовсе не было. Одному только отмахнули лоскут кожи с виска.
Пока франки обшаривали Басти, отыскивали, нет ли подвоха, не прячется ли где-нибудь свихнувшийся арбалетчик, которому втемяшилось пасть, перестреляв перед тем десяток врагов, Симон утвердился на крыше башни, прямо на камнях. Сперва окрестности озирал, вдруг к Басти подмога идет. Потом, успокоившись, сел спиной к зубцу, от солнца горячему. Скрестил ноги, подставил лицо теплу.
Рядом с Симоном стоит легат, ужасно недовольный. И того уж хватило, что оставил в живых Ростана де Паскьера, по всему видать — отъявленного еретика. Похоже теперь, что и Басти намерен Симон пощадить. Стоял над ухом и бранил Симона.
Симон голову повернул, странновато на кардинала поглядел — так сарацины смотрят, когда им, с их точки зрения, говорят чушь.
Привели владельца Басти, того самого Гийома. Был без шлема, потные волосы взъерошены. Еще издали, по подпрыгивающей походке, признал его Симон. И рассмеялся, легата изумляя.
Как он мог выпустить из памяти, что настоящее имя Драгонета было Гийом?
Амори сбоку от пленного шел, смотрел, как ведут Гийома. Вместе на башню поднялся, к отцу. Гийома следом за Амори потащили.