* * *
Марсальские старшины вышли из города навстречу низвергнутым тулузским графам. Двенадцать человек, все солидного возраста и с манерами, внушающими почтение; одеты, по обычаю, в темное платье (очень дорогого и хорошего сукна, не пропускающего влагу).
Выступавший впереди — дородный, с неподвижным одутловатым лицом — торжественно склонился перед изгнанником-графом. Старший Раймон слегка подал вперед коня.
Выпрямляясь, старшина произнес звучным голосом:
— Община марсальская счастлива видеть на своей земле графа Раймона Тулузского и его сына.
Раймон спешился, бросил поводья в первые попавшиеся руки. Старшины смотрели, как он медленно направляется к ним. В двух шагах от встречающих Раймон остановился.
Тогда тот, что стоял впереди, заговорил снова.
— Примите, мессен граф, ключи от вольного торгового города Марсальи.
И вдруг лицо старшины — невозмутимое лицо торговца! — задрожало, расплылось, стало рыхлым. И совсем уж не торжественно, сквозь слезы, выговорил он:
— Вы вернулись, мессен… Хвала Иисусу, вы вернулись…
— Ох, проклятье! — вскричал Раймон, тщетно пытаясь совладать с волнением.
Он принял ключ из прыгающих пальцев старшины и задрал руку с ключом повыше, чтобы все видели. Толпа радостно ахнула.
— Друг мой! — сказал Раймон старшине, хлопая его по спине кулаком, в котором был зажат ключ.
И слезы потекли по щекам старого графа.
Так, смеясь и плача от радости, вошел он в Марсалью. Множество людей в городе было вне себя от счастья. Из уст в уста передавалась добрая весть:
«Наш граф вернулся! Граф Раймон вернулся!»
* * *
Четыреста лет назад случилось так, что король Карл по прозванию Лысый держал в осаде город Тулузу. Тулуза уже и тогда отличалась своенравием и королю Карлу — как это было у нее в обычае — противилась.
Злилась. Не хотела. Непокорство, сколько умела, выказывала.
И был у нее в те дни храбрый военачальник именем Фределон. Видел король Карл, что не совладать ему с Тулузой, покуда этот Фределон ее обороняет. И потому вошел в тайные переговоры с Фределоном, а ночью Фределон отворил королю ворота.
С торжеством вошел в Тулузу король Карл по прозванию Лысый и убил тех, на кого показал ему Фределон, — чтобы не мстили за предательство.
А потом, в награду, передал Фределону из рук в руки земли Тулузские.
С тех самых времен и не прерывается род тулузских графов.
* * *
Раймона — по счету тулузских Раймонов шестого, его сына и немногочисленную их свиту поселили в наилучшем доме Марсальи.
Несколько дней усердно потчевали от сердечной полноты: рыбой, тушенной в сметане и молоке с луковой подливой; жареным мясом в яблоках и салатных листьях; заморскими кушаньями, названия которых никто толком не знал; хлебом из чистейшей муки, белым и нежным, как щека грудного младенца; а также и винами: розоватым, на просвет как первый луч зари; красным, будто жильная кровь; или же другим красным, подобным гранату, оправленному в золото.
И ел и пил старый граф в свое удовольствие, быстро набираясь сил и постепенно забывая о своем поражении и позоре.
И седмицы не минуло после того, как оба Раймона сошли на берег в Марсалье, — примчался гонец. Весь пыльный, конским потом и костерным дымом провонявший — как был, не снимая грязных сапог, бросился к ногам старого графа:
— Добрая весть! Радуйся, государь! Я привез добрую весть!
Завидев столь открытое выражение преданности, умилился старый граф. Нагнулся к коленопреклоненному, ткнув того острым подбородком в макушку.
Обеими руками поднял посланца. Вгляделся — гонец оказался очень молод.
— Вижу, утомлен ты с дороги, — молвил ему граф Раймон.
Гонец и впрямь едва держался на ногах, однако ни трапезы, ни отдыха для себя не захотел. Так и трепетал от нетерпения поскорее передать графу Раймону добрые вести.
Раймон опустился на каменную скамью, увитую виноградом. Гонца рядом с собой усадил, его рук из своих не выпуская.
Влюбленно уставясь на графа, так сказал ему гонец:
— Добрые вести, мессен Раймон, добрые вести из Авиньона. Вас ждут…
Тут дыхание у него перехватило. Граф крикнул:
— Согретого вина, живо!..
Приняв кувшин из графских рук, юноша, от смущения и счастья пунцовый, отпил и немного пролил — и на себя, и на скамью, и на самого графа Раймона.
Тут Раймон разразился веселым смехом, за который так любили его женщины и простолюдины. Глядя на графа, засмеялся и гонец.
Вот какие вести привез он из Авиньона.
Едва лишь заслышав о приближении законных властителей Тулузы, взволновались здешние вассалы, ибо не по душе им чужеземцы, эти de fora Монфора. И потому собрались они нынче в Авиньоне, числом ровно триста храбрых и знатных рыцарей с их верными оруженосцами, конюхами, пешими мужланами…
— И потаскухами, — смеясь, довершил Раймон.
Новая волна румянца залила лицо молодого посланника. Граф поглядел на это с удовольствием. Придвинул ближе кувшин с вином.
— Выпей, сынок, там еще осталось. — И глаза завел к небесам мечтательно: — Какое доброе здесь вино! Нигде нет такого вина, как в Лангедоке. Даже папский двор — и тот беднее.
Молодой посланец отхлебнул еще. И продолжил, со смущением справившись:
— Все они полны решимости и горят желанием отвоевать для вас обратно все то, что вы потеряли в последние годы. Они послали меня, чтобы я отыскал вас в Марсалье и передал вам эти слова.