Поначалу тугим своим рассудком не мог вместить — кто к нему явился и что от него требуется; но затем Гастон вышел вперед и закричал, ногами топая:
— Ах ты, глупый лохмач, косорукая скотина! Я — твой господин, Гастон Беарнский, повелитель здешних мест!
Детина тотчас съежился, закрыл ручищами лицо и, плача, повалился наземь, а Гастон с торжеством оглядел своих сотоварищей.
— Эй! — прикрикнул Гастон на мужлана. — Меня и этих господ переправь на тот берег, да поживей!
Мужлан, не поднимая головы от земли, так и взвыл нечеловеческим голосом. Тут Гастон, изловчившись, пнул его в бок, но только рассадил себе на ноге палец — мужлан оказался твердым, как камень.
Переглянулись между собою господа знатные, богатые, беспечные и плечами пожали. Придется сапоги уродовать, ноги молодые калечить, самим через речку перебираться.
Первым засмеялся и махнул рукою Югэт де Бо. Хоть и намеревался он в нынешнем году вступить в хороший брак, это не мешало ему томиться по надменной и кисленькой домне Файель. Если вытащить из ее черных кос все ленты и жемчужные нитки, волосы оденут ее плотным плащом до пояса и чуть ниже. И сквозь блестящую прядь видно, как раздвигаются губы и поблескивают темные глаза. Очень нужно Югэту на тот берег.
— Делать нечего, придется идти вброд, — сказал Югэт де Бо.
И размахивая цветочными шестами, все четверо начали спускаться от хижины к шумной, крикливой реке.
И размахивая цветочными шестами, все четверо начали спускаться от хижины к шумной, крикливой реке. Чуть приподняв крупную голову, глядел им вслед упрямый мужлан.
Немного сбившись с пути, взял Югэт чуть правее и вышел не к мосту, а там, где обрывалась тропка и бил из земли маленький родничок, сбегая к реке. А возле самого родничка лежал лицом вниз какой-то человек, недавно убитый неведомым крупным зверем, — щека объедена, одна рука обглодана дочиста, и одежда так перемазана, что не понять даже, какого он был сословия до того, как случилась с ним эта беда. Только потом увидели поодаль деревянный башмак.
— Еще теплый! — прокричал, стараясь заглушить шум воды, Роллет и сжал кулаки. — Его убивали, пока мы ждали у хижины…
Эн Гастон рассматривал следы, кусал рот, бледнел. И Одар де Батц, охотник с семилетнего возраста, вдруг взялся ладонями за горло, словно ему сделалось нехорошо: никогда в жизни не видел он таких следов. Они были велики даже для очень крупной собаки — чуть меньше медвежьих, с совершенно человеческой узкой пяткой и длинными пальцами с когтями.
— Надо сказать переправщику! — крикнул Гастон.
Бросили жребий — выпало Одару идти обратно к хижине, и вскоре он скрылся между деревьев.
— Вот судьба! — воскликнул Роллет. — Родился этот бедолага в муках, жил в глуши и жизнь вел самую грубую, а все-таки и он гулял по цветущим лугам и любился с крепконогой девчонкой…
— Мужланы не умеют чувствовать! — возразил Югэт де Бо.
— Не знаю, не знаю… — задумчиво произнес Гастон. — Мужланки — те умеют.
— Женщины не имеют сословия, — отрезал Югэт. — Женщина вообще не обладает самостоятельным бытием.
— В таком случае, почему бы вам не жениться на домне Файель? — ядовито осведомился эн Гастон. — Худородна, зато хороша собой и вас любит.
— Домну Файель я люблю куртуазной любовью, — сказал Югэт де Бо.
После шумной реки лесная тишина навалилась душным одеялом. Вскоре Одару начало казаться, что за ним следят, и одновременно с этим он ощутил небывалый страх. Никогда в жизни не испытывал храбрый Одар ничего подобного. Страх поселился сразу везде: помутил зрение, наполнил уши странными звуками, сделал нерешительными ноги и слабыми руки. Хватаясь за стволы, Одар еле плелся по склону. И вдруг, отделившись от толстого дерева — и откуда только взялся? Одар мог бы поклястся, что мгновение назад его здесь не было! — возник давешний мужлан.
Сердце так и оборвалось у Одара де Батца, но он схватил себя за грудь рукою в жесткой перчатке и проговорил строго, хоть и заплетающимся языком:
— Там, у реки, лежит мертвый человек, растерзанный каким-то животным. Подбери его да отнеси в деревню, чтобы похоронили. Это твой господин, это сеньор Гастон, тебе приказывает.
Мужлан пробормотал невнятно и глухо:
— Ах, святой Христофор и все угодники… Нашли… — А потом внезапно он оказался совсем рядом с Одаром (опять же, непонятно, каким образом — только что стоял далеко) и ухватил его за руку жесткой нечистой лапищей. — Идем-ка, господин мой, идем, а я рядом пойду.
И потащил Одара с собой, как тряпичную куклу, — по кустам так по кустам, по камням так по камням — пока впереди не показалась полоска мелкой гальки и не стали видны спины ожидающих кавалеров.
Тут мужлан замешкался, а рядом с ним остановился и Одар де Батц, тяжело дыша. Глядя на своих сотоварищей из-за деревьев, вдруг понял Одар, как они беззащитны и слабы: зверь, прыгнув с этого места, легко прокусит шею любому из них. И тут он поймал взгляд мужлана, быстрый и хитрый, и схватился за пояс, где носил нож:
— Ах ты, нечесаная скотина!
Мужлан замычал, совершенно как больной медведь, затряс опущенной головой. А Одар, поуспокоившись, добавил:
— Так не забудь — велено тебе снести тело в деревню. Пусть отец каноник определит, следует ли предавать его христианскому погребению, или же надлежит бросить в проточную воду, или же поступить еще как-нибудь.