Тут симонова лошадь мотнула головой. Вздумалось ей так, скотине бессловесной. Вигуэр шарахнулся в сторону, теряя лоск и достоинство. Симон продолжал глядеть в пустое место, где только что был вигуэр.
— Ваша столица… — подал голос вигуэр, обретая прежнюю осанку. — Ваша Тулуза…
Вот тогда-то Симон и заревел во всю мочь:
— Моя Тулуза?! Моя Тулуза?!. Ах вы… сучьи дети… Вы!.. Ах, вы мне рады? Вы рады мне, да?.. Что ж тогда у вас из штанов воняет?.. Или у вас всегда воняет?
Он слегка надвинулся на вигуэра, оттесняя того, и Гюи чутко двинулся вслед за братом.
С новой силой Симон заорал, нависая над вигуэром с седла:
— А мне насрать, нравлюсь я вам или нет! Я — ваш господин! Ясно? Отвечай, ты!..
Вигуэр подавленно молчал, перебирая на месте ногами.
Симон задрал голову к небесам.
— Господи милосердный! — И снова на вигуэра (а в углах рта беловатой пеной закипает слюна): — Выблядки! Из-за вас я бросил Бокер! Из-за вас!.. Спешил… Я весь в дерьме!.. Бокер, Тулуза!.
. Бокер, Тулуза!.. Моя столица!.. Потаскуха!..
— Мессен! — запротестовал вигуэр. Уже совсем слабенько. — Слухи о юном Раймоне… Что юный граф Раймон… Слухи…
— Заткнись!.. Ты!.. — хрипло закричал Симон. Он кричал так, будто вигуэр находился на удалении полета стрелы. — Мне доносят! Вы сношаетесь с Раймоном, шлете ему письма!.. — Он всей ладонью хватил себя по бедру. — Ляжки перед ним раздвигаете!..
— Письма?.. — проговорил вигуэр, отступая на шаг, иначе Симон бы его опрокинул. — Ляжки?..
Симон кашлянул и плюнул, попав вигуэру на колено.
— Что — значит, просрал я Тулузу? Так вы ему писали? Звали его?..
— Мессен, — повторил вигуэр, — на самом деле…
У Симона вдруг сделалось горько во рту.
— Вы никогда меня не любили, — сказал он тихо. — Вы одного только своего Раймона любите…
Его брат, услыхав эти ревнивые слова, прикусил губу.
Симон поднял руку и торжественно проговорил:
— Клянусь Честным Крестом — я войду в Тулузу и возьму там все, что мне потребуется. Иисус мне свидетель, не сниму кольчуги и не положу меча, покуда не наберу от города заложников.
Вигуэр попятился. Оглянулся. Его спутники, лучшие люди Тулузы, стояли такие же бледные, растерянные. А огромный всадник над ним все грозил, грозил громким, хриплым голосом.
Заложники. Много. И не сброд, а самых знатных. Самых знатных.
— Эй! Хватайте их!
Два голоса, почти одновременно, почти слово в слово:
— Мессир, остановитесь!
— Мессир, не делайте этого!
Яростный взгляд — влево, вправо. Гюи де Монфор и рыцарь Ален де Руси. Та-ак.
Третий голос — снизу:
— Не совершайте ошибок. Сын мой, любимое мое дитя, вы будете потом горестно сожалеть…
Епископ Фалькон, пеший, без кольчуги, в одном только пыльном дублете. Стоит, запрокинув к Симону светлое, спокойное лицо. Разговаривает с графом бережно, будто с больным.
— Подождите несколько часов, сын мой. Совсем недолго. Подождите.
Симон тихо стонет сквозь стиснутые зубы.
— Прошу вас, — говорит епископ. — Я решу дело миром.
Симон молчит.
Фалькону подводят коня. Ловкий, как юноша, Фалькон садится в седло. Последний взгляд на Монфора — тот будто в странном сне.
Епископ гонит коня в сторону города. Десяток солдат мчится за ним — свита.
Симон долго смотрит им вслед. Переводит взгляд на вигуэра. Вигуэр лежит лицом вниз, пачкая одежду из превосходной дорогой ткани, а на спине у него сидит солдат и сноровисто вяжет ему руки. Еще несколько лучших людей Тулузы валяются снопами в таком же положении. Остальные стоят на коленях, белые как мел.
У Симона проясняется, наконец, в глазах.
— В замок их! — кричит он. — В подземелье! На цепь!
— Брат! — Гюи хватает Симона за плечо. — Брат! Остановитесь!
Симон стряхивает руку Гюи и обкладывает своего брата последними словами.
* * *
Осадив коня у Саленских ворот, Фалькон кричит, чтобы посторонились и дали дорогу.
Человек двадцать горожан, вооруженных чем попало, толкутся, преграждая путь. Толкутся бестолково, как овцы. Но вот среди них трое, одетых похуже, а вооруженных получше… И еще один — в кольчуге, и осанка у него что надо, и меч на бедре ладный, и глядит спесиво и с вызовом.
Конные за спиной у епископа сердятся, шумят.
Тот, со спесивой рожей, хватает лошадь епископа под уздцы.
— Назовитесь, — требует он. — Сперва назовитесь, мессен.
Фалькон произносит свое имя. Тотчас же один из горожан — кому и раньше красивое, скучноватое лицо всадника показалось знакомым — выскакивает вперед:
— Это же наш епископ!
— Какой же он «наш»? — Спесивец отворачивается от Фалькона. — «Наш»? В армии Монфора?
— А разве Монфор — не наш граф? — спрашивает простодушный горожанин.
Фалькон повышает голос:
— Скорей, пока не случилось беды!
Лошадь мотает головой. Спесивец выпускает поводья, отступает в сторону. Фалькон теснит горожан.
— Расступитесь! Дорогу! Дайте дорогу!
Он врывается в город. Десяток мчится за ним. Спесивец орет им вослед от Саленских ворот:
— Какая еще беда?..
Улицы наполнены громом копыт. Отряд растянулся. Более двух в ряд даже на самых широких улицах не помещается. Сворачивая в переулок, Фалькон едва не сшиб женщину с угольной корзиной на голове. Корзина обрушивается на мостовую. По камням рассыпается уголь. Прижавшись к стене и пропуская мимо епископа со свитой, женщина плачет и бранится. На волосах у нее сбилось покрывало, грубого полотна, в черных пятнах.