— А, сеньор Драгонет, — молвил Симон, завидев его, — добрый день. Я должен был раньше догадаться, что это вы.
Драгонет хмуро улыбнулся. А Амори на отца своего дивился: всякий раз найдется у Симона, чем огорошить.
Драгонет полез за пазуху. Тотчас же Амори, не доверяя, перехватил его руку, но Симон сказал сыну:
— Отпустите его.
И извлек Драгонет шелковую перчатку, ту самую, что получил из рук Симона в Монгренье. Помахал ею, будто мух отгоняя.
— Ваша правда была, мессен, — сказал он. — Вот и снова мы с вами встретились.
Симон хмыкнул.
— Вас это, никак, опечалило?
— Опечалило, — согласился Драгонет.
— Ибо всякий раз наши встречи мне вовсе не к выгоде.
Не обращая внимания на прогневанного кардинала, сказал Драгонету Симон:
— В четвертый раз я не стану вас щадить, поэтому лучше нам покончить с нашей враждой сегодня. Вам со мною не совладать. Мне же, видит Бог, совсем не хочется поступать с вами по справедливости.
— По справедливости? — переспросил Драгонет.
Амори видел, что этот Гийом-Дракончик Симона не боится и вражды к нему не испытывает.
Симон сказал:
— По справедливости я поступал в Берни, где оставил в живых только простолюдинов и ребятишек младше десяти.
Драгонет призадумался. Потом встретился с Симоном глазами, и рот у него разъехался от уха до уха.
— Ваша взяла, мессен, — сказал он. — Я присягну вам. На вашей стороне биться я не стану, ибо не к лицу мне это. Но и оружия на вас больше не подниму.
И отдал шелковую перчатку Амори, а тот возвратил ее отцу.
— Да, — вспомнил Симон, — а где ваш брат Понс?
Драгонет неопределенно махнул рукой.
— Понятия не имею.
Симон понял, что Драгонет лжет, однако уличать его не захотел. Встал, потянулся. Протянул Драгонету обе руки.
— Ну, — молвил Симон, — чем вы будете нас угощать в вашем замке?
* * *
И перешагнул Симон через Басти, прошел Мондрагон, и осталась только одна преграда между франками и Крёстом — Монтелимар.
Были этот город и замок над ним как бы двуглавы: имели двух сеньоров, сообща владевших замком и землями вокруг. Владельцы между собою ладили плохо и каждый тянул на себя.
И вот один захотел биться с франками до последнего издыхания. Нашлись у него в городе сторонники, готовые выдержать все тяготы осады и встретить, если потребуется, смерть.
Но другой владелец вовсе не желал идти против Симона, ибо знал: не выстоять Монтелимару против такого числа франков. А вести о том, что они сделали в Берни, донеслись и досюда. И потому хотел помириться с Симоном, не успев поссориться. И многие в городе держали руку этого второго сеньора.
Так и вышло, что прежде чем начать враждовать с франками, сошлись в нешутейной распре жители Монтелимара. И те, кто хотели мира с Симоном, одержали верх, ибо их было больше.
И открыли они франкам ворота Монтелимара.
Воинственный сеньор с частью своих сторонников бежал; мирный же принес присягу и получил из рук Симона весь Монтелимар, целиком.
* * *
И вот настает тот день, когда Симон со своим войском подходит к Крёсту, и останавливается у его высоких стен, и задирает голову, разглядывая. И плечом к плечу с Симоном стоит его сын Амори, а за спиной у него — три сотни франкских рыцарей, не считая оруженосцев, конюхов и пехоты, — вся сила, что есть сейчас у Симона.
Солдаты ставят палатки, окапывают кострища, чтобы не наделать в лагере пожара. В лесу отыскивается хороший ручей. И уже присматриваются люди Монфора к здешней охоте и близким деревням, подыскивают, где пастись лошадям.
И видит Адемар де Пуатье, что осаждать его будут долго, все жилы вытянут. Понадобится — так и башню осадную построят.
Крепкий, жадный лагерь вырос под стенами Крёста.
Адемар смотрит вниз, считает флаги. Не только франки ходят под рукой Симона. Вон там щит сеньора Алеса, а ведь он родич одной из бывших жен старого графа Раймона.
Не только франки ходят под рукой Симона. Вон там щит сеньора Алеса, а ведь он родич одной из бывших жен старого графа Раймона. И еще здесь люди из Паскьера. И Леви из Альбигойского диоцеза. И Лимуа из Каркассонского округа.
В Крёсте скучно и вместе с тем тревожно. Осада — история нудная, требует выдержки.
Франки озорничают по всей округе. Траву вытоптали, поля выколотили. Уж и женщины в их лагере появились, снуют между палатками и кострами, смеются визгливо.
У Симона терпение звериное: залег у входа в нору и попробуй его сдвинь.
Лето перевалило зенит и потянуло год к закату — всей тяжестью урожая.
Когда по деревням начался обмолот, вышел Адемар навстречу Симону и заговорил с ним о мире.
— Какой может быть между нами мир, — сказал ему Симон, — коли вы открыто сторону Раймончика взяли.
Адемар губу покусывал, все раздумывал, как бы от Симона откупиться. Да так, чтобы поверил и ушел с земли. Все равно ведь своего добьется.
Симон и сам хотел бы с Крёстом замириться без боя. Взять-то эту крепость он бы, конечно, взял, но людей положил бы без счета. Вот чего Симон совсем не желал.
И сказал Симон, открывая перед Адемаром всю свою варварскую простоватость:
— Тогда поверю в искренность миролюбия вашего, когда согласитесь вы со мной породниться.
И без лишних слов предложил ему свою дочь — любую: Амисию, Лауру, Перронеллу — с тем, чтобы выдать ее за адемарова сына.