— Артем — твой родной сын, воевода? — спросила она. — Он совсем на тебя не похож.
— Он похож на мать, — сказал Духарев. — Она — булгарка.
— Я догадалась. Момчил Радович ее брат, да?
— Младший. Но внешнее сходство между ними невелико.
— Такое случается. Скажи, воевода, там у вас все такие… большие?
— Не все, но многие. Особенно среди нурманов и свеев.
— Я их видела. В страже кесаревны Марии было два воина с Севера. Но ты на них не похож, воевода.
— А на кого я похож?
— На гота.
— На кого? — удивился Духарев.
— На гота. Их цари когда?то завоевали западный Рим. Тот, где теперь престол Верховного понтифика западной Христовой церкви. Расскажи мне о своих богах, воевода! — девушка оживилась. — Правда, вы приносите им человеческие жертвы?
— Я — христианин, — сказал Сергей. — Но христиан у нас немного. А жертвы, да, приносят. Пленников и рабов.
— А девственниц?
— Девственность, — уточнил Духарев и помрачнел.
Никогда ему не забыть тот эпизод на Волоховом капище.
— Прости, — спохватилась боярышня. — Тебе, верно, неприятно говорить об этом. Ведь ты живешь среди диких язычников. Хотя наш батюшка говорит, язычники намного лучше, чем еретики?богумилы.
— Это еще кто такие? — спросил Духарев.
— Я же говорю, еретики. Проповедуют всякую мерзость, кланяются козлу, совокупляются в грязи, как свиньи! — губки Людомилы брезгливо искривились. — Столько их расплодилось в последние годы! К нам тоже их проповедники приходили…
— И что?
— Пчелко двоих зарубил, а третий сбежал. Наш священник потом говорил: зарубить еретика — это не грех, а подвиг. За такой подвиг любой грех отпустится, потому что еретик не тела, а души убивает. Хорошо, если так. Пчелко добрый, но грехов у него много. Он ведь воин, как и ты. А ты многих людей убил, воевода?
— Многих, — ответил Сергей. — Но почти все, кого я убил, хотели убить меня. Только я оказался быстрей, — усмехнулся он.
— Жаль, что ты христианин! — вздохнула девушка.
— Почему? — изумился Духарев.
— Был бы язычник — крестился бы, и отпустились тебе прежние грехи. А так не увидеть тебе рая.
— Не факт! — сказал Духарев. — Большинство тех, кого я убил, останься они в живых, кучу народа порешили бы.
— На все воля Божья, — вздохнула Людомила.
При этом округлые грудки ее так соблазнительно колыхнулись под серым тонким шелком, что Духарев сглотнул.
«Я ее хочу, — констатировал он. — Причем не просто хочу, а очень хочу!»
Схватить ее в охапку, целовать это нежное личико, губки, глаза… Содрать к чертям все эти шелка и парчу, опрокинуть на прохладные льняные простыни или на мягкую пахучую траву, ласкать и любить — нежно, страстно, бесконечно…
Должно быть, девушка почувствовала его мысли, потому что щечки и шейка ее слегка порозовели, и ручка в белой перчатке легла поверх платья, словно желая прикрыть волнующиеся перси.
— Причем не просто хочу, а очень хочу!»
Схватить ее в охапку, целовать это нежное личико, губки, глаза… Содрать к чертям все эти шелка и парчу, опрокинуть на прохладные льняные простыни или на мягкую пахучую траву, ласкать и любить — нежно, страстно, бесконечно…
Должно быть, девушка почувствовала его мысли, потому что щечки и шейка ее слегка порозовели, и ручка в белой перчатке легла поверх платья, словно желая прикрыть волнующиеся перси.
Духареву очень хотелось взять эту маленькую ручку… Но вокруг было множество зевак, а Сергей понятия не имел о здешних правилах приличия и требованиях этикета. Не хотелось бы показаться варваром или, хуже того, погубить репутацию этой очаровательной девушки…
— Его Величество повелитель всея Булгарии Божией милостью кесарь Петр Симеонович! — проревел глашатай.
Окружающие мгновенно утратили к Духареву интерес, повернулись, вытянули шеи… Духареву тянуться не было нужды. Поверх голов он отлично видел, как взошел на помост маленький седой человечек в тяжелой короне, с посохом в руке. Длинный широкий шарф из золотой парчи, «приправленной» самоцветами, волочился за ним по полу… На сей раз это был кесарь. Духарев мгновенно ощутил то, чего не почувствовал во время первой аудиенции. Харизму. Мощь. Власть.
Ничего особенного не было ни в тронном зале, ни в самом троне. Минуту назад это был просто зал и просто высокое кресло, не более. Видел Духарев залы побольше, а троны повыше. Трудно сказать, в чем тут была фишка. Скорее всего, в самом Петре. На трон опустился не просто невысокий пожилой мужчина, а Монарх. Так бывает, когда свет падает на драгоценный камень, и ты видишь, что это не просто маленький кусочек минерала, а изумруд.
По залу прокатилась волна, в считанные минуты упорядочившая толпу. Те, что поплоше, подались назад, познатнее — выдвинулись вперед. Духарев остался на месте. Он был вне местной табели о рангах.
Кесарь поприветствовал подданных. Заверил, что скоро все будут кушать. Затем к трону выпихнули какого?то болярина. Кесарь устроил болярину показательный разнос. В чем провинился бедняга, Духарев так и не понял, поскольку Петр говорил совсем тихо, а болярин — невразумительно: вопил, каялся, валялся по полу. Не помогло. Кесарь вынес вердикт (присутствующие поддержали его порицающими преступника возгласами), болярина прихватила стража и куда?то уволокла. Надо полагать, не на веселую пирушку.