Духарев не успел удивиться. Всадник — тоже. Пика Сергея ударила его в бок и смахнула наземь. Пепел врезался грудью в круп коня, отбросил его, взвился на дыбы, молотя копытами. Попал! Громкий, болезненный вопль. Еще один, на этот раз — яростный (кажется, по?арабски). Слева прилетело что?то острое. Духарев рефлекторно подставил щит. Справа полыхнул серебряный просверк, и Сергей попытался поймать его железком пики. Сабля срезала железко, но до Серегиной головы не дотянулась.
Сабля срезала железко, но до Серегиной головы не дотянулась.
Дзинь! Духарев успел, закрутившись в узел, принять щитом второй удар (кромку щита срезало, как бритвой), выдернуть собственный меч, из?под края щита достать лихого рубаку, пригнуться к гриве, уклоняясь от еще одной емерти, сообразить, что оказался один в гуще врагов… Правда, всего лишь на несколько секунд, а затем гуща проредилась, и темнота мгновенно наполнилась звоном, ревом, воплями, ржанием, которые вдруг перекрыл рвущий уши и стесняющий сердца волчий вой: варяги вступили в битву.
Сеча была страшная. Как потом оказалось, Труворова лучшая тысяча схватилась с двумя тысячами Йосыповой гвардии, оставленной прикрывать отступление хакана. Если бы не внезапность атаки, варягам пришлось бы еще тяжелее. Им пришлось драться с отборной латной конницей, вдобавок вдвое превосходящей численно. Впрочем, численное превосходство почти не имело значения: варяги держались плотной группой, а арабы Йосыпа растянулись, перекрывая выход из долины, и из?за темноты не сразу поняли, с какой стороны их взяли в мясорубку.
Все кончилось, когда из долины подоспели на помощь дружинники Икмора и почти одновременно с ними — нурманы Эвила…
К рассвету стало ясно, что враг разгромлен. Только одних пленников взяли тысячи две. Нейтральные же хузары выразили полную готовность принять власть Святослава. Более того, несколько тысяч их присоединилось к киевскому войску. Остальных (совет Машега) Святослав отпустил по домам. Добыча тоже была взята немалая, едва ли не большая, чем в Итиле. Лишь один факт омрачал блестящую победу: хакан Йосып сумел уйти. Он попросту удрал с большей частью своей гвардии, бросив на произвол судьбы остальное войско. Может, ему доложили о том, что его хузары передались на сторону противника. Может, сработал инстинкт самосохранения. А может, сами гвардейцы решили унести ноги, пока до них не добрались русы.
В общем, когда нурманы ворвались в ставку хакана, там уже не было никого, кроме сотни?другой слуг, нескольких десятков брошенных девок (среди них — три «походные» наложницы Йосыпа) да кучи разного дорогостоящего барахла.
Около восьми тысяч Йосыповых гвардейцев быстренько снялись с места, в считанные минуты уничтожили заслонные сотни Люба, оставили прикрытие из двух тысяч для задержки возможной погони и унеслись прочь вместе со своим хаканом.
Так что даже поспей Духарев раньше, он не смог бы их остановить — с одной?то тысячей против восьми. Паршивец?хакан все равно бы удрал. И никто в этом не виноват. Кому могло прийти в голову, что Йосып бросится наутек, даже не попытавшись дать русам отпор.
— Пускай бежит, раз он такой проворный, — сказал Святослав. — Мы все равно его достанем.
Глава двадцать вторая
Саркел
Степь высохла и потрескалась. Серая земля, покрытая высохшей мертвой травой, — словно огромный череп с остатками волос. Так было весь день. Но ранним утром, проснувшись прежде солнца и выйдя искупаться в теплой донской воде, Духарев увидел, что вся земля усеяна синими и красными цветами. Миллионы цветов. А ведь ночью не было дождя. Никакой влаги, кроме капелек росы.
— Красиво, — сказал Артем, который тоже проснулся, выбрался из шатра и встал рядом с отцом. — Солнце взойдет — они закроются.
— Они что, выросли за одну ночь?
— Нет. Разве ты вчера их не видел?
Сергей покачал головой.
— Это потому что ты в войске идешь, — сказал сын. — Где передовая тысяча пройдет, там одна пыль остается.
Лагерь просыпался быстро. Надо успеть пройти побольше, пока солнце не раскалит воздух и землю. Сотни гридней, верхами и так, уже плескались в теплой донской воде, удивительно чистой и прозрачной для конца августа.
— К табуну? — спросил Артем.
— К табуну? — спросил Артем.
Смуглый, черноволосый, он больше походил на мать, чем на отца, и крепостью телосложения тоже намного уступал Сергею. В одежде он казался стройным, как девушка. В одежде не видно, какие у парня мускулы.
Духарев с хрустом потянулся. Он еще не решил: окунуться сначала самому или сразу вместе с Пеплом.
— Бегом? — предложил сын.
— Давай.
И они помчались через лагерь, огибая редкие шатры, перепрыгивая через спящих, уклоняясь от верховых.
Молодой гридень, Артемов дружок еще по «отроческой» дружине, пустил коня наперерез и попытался ухватить парня за чуб.
Артем легко увернулся и так треснул коня по крупу, что тот заржал и взвился на дыбы. Гридень, конечно, не свалился, но удержать коня не сумел, и конь едва не приложил копытом дружинника, разжигавшего костерок.
Дружинник отшатнулся:
— Карась безрукий твой папаша! — закричал он.
Кони духаревской дружины паслись у заросшей камышом заводи под присмотром нескольких отроков.