Крик все нарастал. И в какой-то момент мне показалось, что он, не удовольствовавшись барабанными перепонками, проник внутрь моей плоти, заставив ее дрожать. Наверное, мне должно было стать страшно, но страх никак не желал приходить. Я видел перед собой женщину. Плачущую. Стонущую. Страдающую. А ей ведь, должно быть, очень больно…
Внятных мыслей в сознании незнакомки в эти минуты не прочитывалось .
Но пожалуй, первый раз за время моей недолгой практики эмоции не нуждались в уточнении и тем более, в переводе.
Женщина горевала.
— Успокойтесь.
Я обнял ее за трясущиеся плечи и притянул к себе.
— Не знаю, из-за чего вы так расстроились, но насколько бы это горе ни было велико, вы уже сполна его оплакали, поверьте.
Губы, искривленные воем, сейчас не казались ни красивыми, ни даже хоть сколько-нибудь привлекательными. Напряженные, сухие, едва ли не потрескавшиеся. И холодные, как лед. Надо их согреть. Немедленно. Прямо сейчас…
— Я вымочу вам рубашку своими слезами.
— Ничего. Кину на батарею, все быстро высохнет.
Она улыбнулась и положила голову мне на плечо:
— Ну, как знаете.
— Вы больше не будете плакать?
— Сегодня? Надеюсь, что нет.
Как странно это звучит… Неужели она плачет по расписанию и ежедневно?
— А завтра?
— Будет день, будет и пища. То есть, слезы.
— Вы часто плачете?
— Круглый год.
— Аллергия?
— Вроде того.
— Но разве она не наступает строго по сезонам? С цветением всяких кустов и прочего?
Мне фыркнули прямо в ухо:
— Это аллергия на город.
— Так почему же вы не уедете в другое место, где вам не придется все время рыдать?
— Потому же, почему и вы остаетесь здесь. Вы ведь, наверняка, тоже когда-то были поставлены перед выбором: оставаться или уезжать?
И неоднократно. Сначала надо было решать, принимать гражданство или нет, а потом я отказался от переезда в Англию, к родителям.
— Ну… да.
— И остались?
— Как видите.
— Вот и я… осталась.
Действительно, все очень просто. Правда, совершенно непонятно, но какая разница? Мне не хочется понимать. Мне хочется чувствовать тяжесть ее головы на своем плече, запах ее волос, обвивших шею, и биение сердца, робко стучащего в мою грудь с просьбой: «Впусти меня…»
— А теперь мне пора.
Она одним движением выскользнула из моих объятий и поднялась на ноги, текучая, как вода, и столь же своевольная.
— Спасибо.
Я рассеянно посмотрел на карты, так и оставшиеся лежать на ковре.
— За что? Я совсем ничем не…
— Вы не испугались моих слез.
— А разве я должен был испугаться? Вы ведь оплакивали не меня.
Последние слова сорвались с языка без моей воли. Собственно, я и сам понял, о чем сказал, только когда дождался ответной реакции.
Женщина, уже накинувшая плащ, обернулась и пристально посмотрела на меня все еще красноватыми, но уже невероятно ясными глазами.
— Я никогда не буду плакать по тебе.
А мгновением спустя, предоставив мне размышлять над смыслом фразы, произнесенной с мрачной торжественностью и вдохновенностью присяги, незнакомка, так и не пожелавшая представиться, толкнула дверь лавки, перешагнула порог и исчезла в городских джунглях.
— Донна уже ушла?
Роберто, осторожно высунувший нос из-за шкафа, выглядел донельзя испуганным.
— Донна уже ушла?
Роберто, осторожно высунувший нос из-за шкафа, выглядел донельзя испуганным.
— Да. Что-то случилось? На тебе лица нет.
— А вы разве не слышали этот жуткий крик, синьоре Джек? Вой, пробирающий до самых костей и дальше? У меня внутри все заледенело.
— Слышал. Но мне он не показался таким уж страшным.
Аньяри недоверчиво нахмурился:
— И вы совсем-совсем не испугались?
— Я не умею бояться того, что не может меня напугать.
— О, значит, вы счастливый человек, синьоре!
— А это что такое? — спросил я, заметив в руках Роберто толстый блокнот.
— Отчет для донны, но раз она уже ушла…
Видимо, с приходом женщины необходимость поиска сведений об интересующей меня книге испарилась из памяти Роберто. Ну и ладно. Я не тороплюсь. Зато удовлетворю любопытство в иных сферах:
— Что она ищет?
— Не в моих правилах нарушать конфиденциальность заказов… — Начал было итальянец, но увидев мою насмешливую ухмылку, снизил уровень пафоса до минимума. — Пара обручальных колец, вот что ее интересует.
— Она собирается замуж?
— Такими сведениями я не располагаю, — чопорно поджал губы Аньяри. — Личные дела моих клиентов — не мои дела.
Похвальное поведение, ничего не скажешь. Но меня сейчас больше устроил бы кто-то словоохотливый и беспринципный.
— Что за кольца? Какие-то особенные?
— Старинной работы, сплетенные из тонких бронзовых полос. — Роберто открыл блокнот и показал мне набросок, во всей вероятности, сделанный рукой самой заказчицы. — Они выглядят примерно так.
Малопримечательные вещицы. Если их не чистить, то они наверняка станут похожи на мятую и почерневшую от времени проволоку. Не представляю, как можно найти такую иголку в стоге города, даже такого, как наш.
— И давно ведутся поиски?
Аньяри посмотрел на первую страницу блокнота.
— Уже третий год.
— А она упорная…
— О да, донна не собирается отступать! У нее твердый характер, тверже, чем у многих мужчин. Но она слишком часто плачет… Я даже как-то спросил, почему донна плачет.