То, что меня обозвали бесталанным? Не очень. Но спорить с журналистами нет смысла: я, и правда, никогда ничем не блистал. Учился неплохо, но вот выучился ли? Впрочем, не мне об этом судить, а тому, кто имеет право. И перед кем мне немного стыдно. Хм… Или не «немного».
— Как скоро я должен подать прошение об увольнении?
Леди Оливия, все время моего ознакомления с измышлениями прессы цедящая чай крошечными глотками, с резким стуком, заставившим меня невольно обеспокоиться целостью фарфора, поставила чашку на стол.
— Мистер Стоун, вы идиот.
Жаль, что она закончила свою фразу непоколебимой точкой. Знак вопроса был бы более уместен и… менее обиден.
— Кроме того, ваше поведение могло бы быть охарактеризовано мной, как трусость, если бы я не знала вас чуточку лучше и не понимала, что ваше намерение состоит не в том, чтобы сбежать с поля боя, а в том, чтобы принять основной удар на себя.
Ну, хоть что-то положительное во мне есть, и на том спасибо! Большего снисхождения от леди ван дер Хаазен ожидать попросту невозможно, а значит, не стоит продолжать испытывать ее терпение:
— С завтрашнего числа вас устроит? Или поставить сегодняшнее?
В сине-серой туче взгляда хозяйки салона явственно сверкнула молния:
— Вы хорошо помните нашу первую беседу, мистер Стоун? В тот день, когда были приняты на работу?
Не особенно помню, потому что больше думал о том, как бы прочитать мысли суровой дамы, ставшей моим начальником, а не прислушивался к ее словам.
— Нет, миледи.
— Жаль. Но вы хотя бы честны… Что ж, напомню. Я сказала следующее: отношения между наемным работником и работодателем это те же отношения вассала и сюзерена. Вы — мой вассал и поменяете статус только в одном из двух случаев. Если найдете себе другого сюзерена или дорастете до того, чтобы самому стать таковым, вот тогда я отпущу вас с легким сердцем. А до тех пор извольте подчиняться моим приказам, а не велениям собственной дурости.
Вроде бы, тон и смысл тирады оскорбительны, почти уничижительны, но мне почему-то не только не обидно, но и… Я чувствую гордость? Быть того не может! Сумасшествие какое-то. Удивительное и приятное. И все же, желание подерзить осталось:
— Хотите сказать, мое прошение останется неудовлетворенным?
— Неудовлетворенным останетесь вы, мистер Стоун, потому что прошение — всего лишь бумага, которая все терпит и ничего не чувствует.
Да, но зато она сохраняет в себе чувства людей, пусть делает это недолго и не слишком точно. Хотя, плохому танцору мешают части его собственного организма, а не что-то со стороны, и вполне может статься, я напрасно грешу на рыхлость бумаги, когда не бываю уверен в результате своей работы.
— Как скажете, миледи.
Мое согласие со сложившимся положением вещей было незамедлительно одобрено:
— Вот это уже лучше, намного лучше.
Но одобрение, похожее на поощрительное похлопывание по загривку, не уничтожило желание потребовать:
— Объясните, почему я не должен поступить так, как хотел поступить.
Но одобрение, похожее на поощрительное похлопывание по загривку, не уничтожило желание потребовать:
— Объясните, почему я не должен поступить так, как хотел поступить.
Леди Оливия устало выдохнула накопившееся раздражение:
— Если вам это необходимо, объясню. Только сначала вы обоснуете свое недальновидное решение.
Хм. Мне оно кажется совершенно очевидным. Но если сюзерен требует… Подчиняюсь.
— Пресса всерьез заинтересовалась салоном, и основная часть вины за эту оплошность лежит именно на мне. А учитывая последнюю статью…
— В которой вас уязвила констатация факта отсутствия талантов?
— Уязвила? Вовсе нет. Не скажу, что я целиком и полностью согласен с выводами автора статьи, но и ожесточенно спорить не буду. Мои способности очень скромны.
— Скромны вы, а не ваши способности, — проворчала леди Оливия. — Впрочем, достаточно. Можете не продолжать.
— Я все объяснил?
— Да. Предпосылки выбраны правильно и логично, но результат…
Многозначительное молчание вынудило с покаянной покорностью признать еще раз:
— Я доставил вам неприятности.
Темно-серые глаза взглянули на меня с лукавым сожалением:
— Вы заставили газеты заговорить о салоне. Сделали рекламу, можно сказать, и весьма недурственную.
Неожиданный поворот. Правда, неожиданный. Хотя, если бы я лучше разбирался в теории бизнеса, и сам бы понял, что натворил, а так требуется разъяснение:
— Рекламу?
Хозяйка торжествующе улыбнулась:
— Именно! Запретное и таинственное всегда влекло людей сильнее, чем праведное и благостное. Так что, ваше усердие заслуживает вознаграждения. В каком виде желаете его получить? Премия или что-то другое?
Мне чертовски повезло с сюзереном: другой на месте леди Оливии сурово наказал бы и заставил компенсировать упущенную выгоду. Впрочем, хозяйка права. О салоне давно уже так громко и так воодушевленно не заговаривали в средствах массовой информации. Кроме того, газетные статьи отряхнули пыль с моих собственных подозрений и сомнений пятилетней давности.
Салон «Свидание» всегда был отгорожен от любопытства общества невидимой, но непреодолимой стеной покровительства властьимущих. Я впервые узнал о его существовании, прочитав приглашение явиться на собеседование, приложенное к записке старшего инспектора Берга. Или наоборот, записка была приложена к приглашению? В любом случае, я не мог не прислушаться к совету уважаемого мной человека, тем более, изнывая от вынужденной скуки в пустом доме. Наверное, в тот момент любая авантюра, позволявшая рассеять сумерки сознания, была бы принята мной с азартной радостью, а благопристойная возможность устроиться на работу и вовсе оказалась пределом мечтаний, поэтому долгих размышлений не состоялось. Правда, туманный намек на участие магистрата в моем трудоустройстве, несказанно смущал, но я, так и не получив официального ответа на возникшие вопросы, решил оправдать происшедшее тем, что поскольку пенсия оплачивается мне из городской казны, власти желают получить хоть какую-нибудь отдачу, а если удастся, и пользу.