Клянусь всеми святыми, он остановился. На очень краткий, почти неуловимый миг фигура Грюнберга застыла, словно мои слова уподобились пуле, попавшей в мишень. В самое «яблочко».
В самое «яблочко».
***
Тайны, тайны, тайны… Загадочные пророчества, туманные взгляды «в пространство», многозначительные улыбки. Мой личный опыт подсказывает, что за всей этой мишурой всегда прячется нечто очень простое, будничное и возможно, весьма примитивное. В самом деле, кому придет на ум прихорашивать что-то по-настоящему чудесное? Ведь оно и так будет сиять ярким светом сквозь пелену обыденности.
Но я тоже хорош. Наблюдал массовое помешательство, характерное для большого количества людей, находящихся в ограниченном пространстве, а решил, что имею дело с мировым заговором. Я же прекрасно знаю, что на стадионах, в концертных залах, в подземке и прочих местах скопления человеческих существ электромагнитное поле, образованное мысленной деятельностью мозга, очень плотное и достаточно возникновения одной-единственной точки напряжения, чтобы в голове у каждого присутствующего засвербела одна и та же мысль. Это как центр кристаллизации: стоит кому-то подумать особенно сильно и в полном соответствии с внешними обстоятельствами, как начинается необратимый процесс выстраивания всех сознаний под одну гребенку. Например, в той же подземке, не приведи Господь поезду сделать непредвиденную остановку в тоннеле, как все пассажиры за краткий промежуток времени начинают входить в состояние паники. Так что, все очень просто.
А какие «общие» настроения царили на том сборище? Несомненно, ощущение некой торжественности и значительности происходящего, усиленное тщательно подобранным антуражем. Происходи все в пивной или скромном ресторане, эффект не был бы и в половину настолько силен. Далее. Основная часть приглашенных на вечер к тому же участвовала в своеобразном соревновании за звание самого щедрого благотворителя, стало быть, люди из кожи вон лезли, только бы отличиться перед администрацией фонда, в частности, перед фроляйн Штерн. И нет ничего удивительного, что я тоже поддался эмоциям, окружающим меня со всех сторон, поскольку, хотя старался не вчитываться нарочно ни в один поток, от бесформенных образов никогда и никуда не спрятаться.
И все, что творилось в переговорной комнате, тоже имеет крайне простое объяснение, несмотря на первоначальную странность и непонятность. Агата была в шоковом состоянии, причем в той его разновидности, которая сопровождается кратковременным опустошением сознания, поэтому могла воспринять любой приказ извне, а тем более, приказ «успокоиться и понять, что все в порядке». В не менее взбудораженных чувствах пребывал и герр Бломберг, застигнутый врасплох на месте прелюбодеяния. Анне достаточно было лишь направить его мысли в еще существующее русло, а именно: «школьные экскурсии», а уж добиться согласия на скидку, пусть даже стопроцентную, было легче легкого, ведь мужчине тоже настоятельно требовалось чем-то заместить вышедший из-под контроля хаос в голове. Почему же я тревожился тогда и сомневаюсь сейчас?
Наверное, во всем виноват разрез на юбке Анны. Соблазнительный, бесцеремонный, не знающий поражений и отказов до вчерашнего вечера. Но сам ли я справился с наваждением? Хотелось бы быть уверенным в собственной силе и талантах, очень хотелось бы, вот только…
Это она меня отпустила, а не я ушел. Она все-таки подчинила мое сознание, уж не знаю, какими чарами. И если бы в какой-то момент не решила: «Хватит на сегодня», ночь закончилась бы совершенно иначе, а утро могло и вовсе не наступить. Мое собственное, принадлежащее мне одному утро.
Что это? Любовь? Но почему к ней примешивается страх потерять себя? Разве моя личность так уж дорога? Скорее, бесценна, то бишь, никто не даст за нее приличной цены. И я в данном случае скупец не из последних, потому что платить-то толком не за что. Какое-то животное, бессознательное стремление убежать и спрятаться… Уж лучше бы хотелось драться, но видно, настоящей смелости во мне нет.
Какое-то животное, бессознательное стремление убежать и спрятаться… Уж лучше бы хотелось драться, но видно, настоящей смелости во мне нет. Или не отчаялся до последнего предела. А Грюнберг еще что-то говорил о рыцарстве! Чушь! Ты ошибся, Ханс, жестоко ошибся.
«Все не могут быть избранными», да? Ты ведь говорил обо мне и только обо мне. Для тебя я так и остался «всеми», находящимися где-то у подножия престола, выделенного медиумам. И даже то, что мне удалось дотянуться до нижней ступеньки, ничего не изменило. Да, я получил дар сразу и в полном объеме. Принял, не страдая, не мучаясь непохожестью на обычных людей. Принял осознанно, преследуя четкую цель. Не беда, что цель оказалась неправильной, но она была достигнута. Была, слышишь? Правда, если бы мне было заранее известно обо всех подводных камнях, я бы никогда не совершил самый смелый поступок в своей жизни.
Оторвался от круга людей, живущих нормально и привычно, но не влился в компанию провидящих чужие мысли. Зачем, спрашивается, старался? Зачем рискнул здоровьем и будущим? Великолепное подтверждение теории доктора Лювига, вот кто я. Выкидыш науки. Что ж, остается утешать себя хотя бы этим. Хотя бы удовлетворенностью и гордостью Макса. Он очень талантливый ученый, может быть, гениальный. И так же, как и я, не принятый обществом, в которое стремился, но мне повезло больше. Мой рассудок остался со мной.