— Пусть это станет священной жертвой каждого из нас, принесенной во благо всеобщему будущему!
Последние слова, вопреки сложившейся мировой практике, не потонули в аплодисментах, как это обычно происходит на всякого рода партийных и беспартийных собраниях. Но еще больше, чем наступившей тишине, я удивился самому себе, потому что стоял, не отрывая взгляда от талантливо ораторствующей блондинки, и не мог допустить возникновения даже зародыша мысли о том, чтобы прервать плавное течение ее речи.
Слушать, слушать и еще раз слушать, ловя каждый звук чудесного голоса, словно растворяющегося в крови и наполняющего собой плоть…
Идти на любой зов, лишь бы он слетал с Ее губ…
Благоговейно внимать, почитая любую невинную просьбу приказом, требующим немедленного исполнения…
Отдать все, потому что…
Она попросила.
***
Черт подери! Черт, черт, черт! Прошу прощения за столь многократное упоминание врага рода человеческого, Господи, но… Это не мои мысли!
Вернее, они вполне созвучны моим собственным, но усилены до неприличия, словно кто-то пытается меня подчинить. И не только меня, ведь во всех сознаниях вокруг, если приглядеться и прислушаться, звучит то же самое.
Жертвовать малым благом сегодняшнего ради доброго будущего? Согласен. А кто бы стал спорить? Но откуда взялись замысловатый ритм и нарастающий напор, доводящие обыденное согласие до уровня экстатической покорности? Я ведь и сам потянулся к карману, в котором лежат выданные утром премиальные, я был готов… И сейчас не откажусь. Не могу отказаться. Или… не хочу?
Гипноз? Нет, чужого вмешательство в ход мыслей не ощущается. Наркотические препараты, подмешанные в питье? Так я не прикасался ни к одному стакану, но тем не менее, заворожен, как и все присутствующие на вечеринке. Да что же такое происходит?!
Пока я сражался с самим собой, женщина спустилась вниз и начала обходить залу, поднося каждому огромный бокал, постепенно наполняющийся разноцветными узенькими листками бумаги. Не знаю, кто и какие суммы прописывал в чеках, но отказывающихся не было, напротив, люди с воодушевлением, искренним удовольствием и весьма охотно, церемонно раскланиваясь с собирательницей пожертвований, участвовали в этом странном ритуале, оставляя каплю своей финансовой крови в новоявленном Граале.
Грааль…
Тот, перворожденный, был вытесан из дерева и поначалу оставлял занозы на прикасающихся к нему пальцах творца, но постепенно, отполированный миллионами верующих душ, стал гладким, как… Хрустальное стекло? Почему бы и нет?
Чистота горной воды, могущественными чарами или божественным чудом обретшая твердость камня. Свет, собранный в ладонях ангела. Радуга, спустившаяся с небес, чтобы лихорадочно дрожать на тонкой кромке, маня и обещая, но я не слышу ее голоса, потому что… Звучит другой:
— Грааль примет и вашу жертву.
Свет, собранный в ладонях ангела. Радуга, спустившаяся с небес, чтобы лихорадочно дрожать на тонкой кромке, маня и обещая, но я не слышу ее голоса, потому что… Звучит другой:
— Грааль примет и вашу жертву.
Светлые, коротко постриженные волосы гладко зачесаны назад, открывая высокий лоб. Полукружья бровей идеально ровны, кожа не лоснится ни на щеках, ни на переносице, ни на подбородке, хотя лично мне, к примеру, сейчас невыносимо жарко. Глаза, цветом похожие на нежное весеннее небо, полны вежливого участия, перламутрово блестящие губы улыбаются так, словно в зале нет никого, кроме меня и… Нее.
Рука безвольно залезает в карман, касается хрустящих купюр. Сейчас я отдам все. Не могу не отдать, ведь от моей щедрости напрямую зависит мое будущее.
«Милый мальчик… Несколько веков назад тебя бы объявили святым, но, разумеется, сначала повесили бы. Или четвертовали. За дурацкую честность…»
Ушат холодной воды, обрушившийся на мое сознание, вот с чем можно было сравнить огрызок мыслей, оставленных леди Оливией на денежных знаках. Бесстрастное размышление грубым лезвием вонзилось в поток наполняющей меня смиренной покорности, и хотя реку невозможно разрубить мечом, мое сознание всколыхнулось, потеряло кристальную ясность предыдущих минут, стало мутным, а значит… Снова стало моим. Настоящим.
— Простите, я не захватил с собой чековую книжку.
— Как жаль! — Блондинка, даже если и была разочарована моими словами, не снизила уровень проникновенности улыбки ни на одно деление. — Но делать добрые дела можно в любое время, не так ли? Вы можете обратиться в Фонд завтра или когда сочтете уместным.
Я могу обратиться. Я хочу обратиться. Я должен обратиться. Я обращусь. Я…
Речитатив, похожий на молитву, снова начал подбираться к той части мозга, которой я обычно соображаю, и пальцы судорожно сжали купюры со спасительным следом чужого сознания.
— А лично к вам? Или правила Фонда этого не разрешают?
Голубые глаза сверкнули, как мне показалось, удовлетворенно.
— Разумеется, я буду рада. Анна Штерн к вашим услугам. Секретарь Фонда примет вашу заявку в любое время.
— Непременно воспользуюсь вашим щедрым разрешением.
— Буду ждать встречи.
И ведь действительно, будет. По крайней мере, общий фон ее мыслей указывает именно на прямое соответствие произнесенному и подуманному. Странно… Обычно наш внутренний и внешний мир рознятся едва ли не кардинально.