— Почему ты согласился прийти сюда со мной? Брат попросил, и ты не мог отказать?
О, теперь в ее голосе отчетливо слышны обвиняющие нотки. Жаль. Все могло сложиться… Просто: могло сложиться. Если бы этой минуты не было.
— Помочь другу — преступление?
— А ты не подумал, что если бы отказался, то ему пришлось бы идти самому?
Ударение на последнем слове явно неспроста. А мысли написаны у нее в глазах чуть ли не печатным шрифтом и выделены маркером чувств.
«Тогда я хотя бы несколько часов побыла вместе с ним… Я так по нему скучаю, а он делает все, только бы улизнуть!..»
О нет… Так вот в чем все дело! Я выступил на стороне врага и вряд ли смогу теперь вымолить прощение. Если оно мне, разумеется, вообще необходимо.
И все-таки, чтение чужих мыслей — грех. Может быть, даже смертный. Медиумов оправдывает лишь одно обстоятельство: за свою провинность они расплачиваются при жизни и расплачиваются жестоко, потому что неспособны пребывать в блаженном неведении, как другие люди. Да, разумеется, и не одаренный паранормальными талантами человек может догадаться об эмоциональном, а то и смысловом состоянии внутреннего мира своего собеседника, но только «догадаться». А свои собственные умозаключения при случае всегда легко отбросить в сторону, верно? Закрыть глаза и счастливо обмануться… Жаль, мне это не дано.
И никакая сила воли не поможет, проверено. Или сьюп в любой ситуации, вызывающей его личное сомнение, будет пользоваться своим даром, или психика пойдет вразнос. Такова цена за жизнь на другой ступеньке. Дороговато? А что поделаешь: в магазинчике Творца не бывает сезонных распродаж.
— Агата, послушай меня, хорошо? Гельмут очень хотел пойти, но не смог. А меня попросил составить компанию младшей сестренке, потому что волнуется за тебя. И очень сильно любит, поверь. Со временем ты поймешь: бывают обстоятельства, которые невозможно изменить.
— Он просто не хочет ничего менять! — выпалила девушка, не обращая внимания на приближающегося швейцара.
— Может быть. Но это его право. Понимаешь? Тебе было бы приятнее, если бы Гельмут ломал себя?
— Ну причем тут «ломал»? Ведь это всего лишь скучное собрание, пара жалких часов, зато вместе! Ему было жалко, да?
— Думаю, все немного сложнее.
Точно, сложнее. Если я не ошибся с мыслями Кёне, у него были весьма серьезные причины не присутствовать здесь сегодня вечером. Может быть, даже вопрос жизни и смерти. Но пугать девушку не хочется, да у меня и нет такого права.
— Допустим, у него аллергия на официальные мероприятия.
— Это не оправдание!
— Ты хорошо знаешь своего брата? Что бы он почувствовал, глядя на… Ну скажем, вот на эту парочку?
Мимо нас как раз проходила в душном облаке дорогого парфюма явная супружеская чета с многолетним стажем и многомиллионным состоянием: мужчина, взгляд которого вряд ли умел выражать что-то кроме пресыщенности всеми благами мира, и женщина, чьи морщины становились еще заметнее в отсверках бриллиантового колье.
— Гельмут таких на дух не переносит, — вынужденно согласилась Агата.
— И как думаешь, он бы удержался от того, чтобы позадирать их?
Десять секунд раздумий завершились тихим вздохом:
— Нет.
— А это плохо отразилось бы на твоей школьной карьере, верно?
— Ну, в общем…
— Так что, фроляйн, ваш брат руководствовался не только эгоизмом, нравится вам это или нет.
— Я знаю, — грустно ответила девушка. — Но все равно, с ним…
Настаивание на своем — замечательное качество, и мне иногда искренне жаль, что мое личное упрямство теперь проявляется исключительно по долгу службы, а в бытовых человеческих отношениях предпочитает пасовать. Наверное, оно просто стало взрослее и мудрее.
Девочка, ты совершенно права. Права хотя бы потому, что не меняешь своего мнения в зависимости от ситуации.
Права хотя бы потому, что не меняешь своего мнения в зависимости от ситуации. И я не могу не согласиться:
— Все равно, с ним тебе было бы лучше.
— Ты не обижаешься?
— Нисколько. Я все понимаю.
Она шагнула в услужливо распахнутую швейцаром дверь:
— Прости, иногда я ужасно себя веду.
— Ты замечательная. И зря считаешь ужасной свою искренность.
— Но тебе было неприятно, я видела.
— Сейчас это не имеет никакого значения. Иди и смело занимайся своими делами.
— А ты?
— А я тихо посижу в уголке.
***
Впрочем, именно «посидеть» мне и не удалось. По причине того, что изо всей мебели в парадном зале особняка присутствовали только официанты, разносящие напитки.
Моя семья никогда не входила в круг именитых, богатых или знаменитых, а прежняя работа не предполагала частых выходов в высший свет, поэтому сборища, подобные сегодняшней вечеринке благотворителей, не успели стать привычными и понятными. Я смотрел на бликующие в ярком свете люстр лацканы смокингов и на многоцветие дамских туалетов, смотрел на заштукатуренные морщины и желтые от табака, зато отягощенные перстнями пальцы, на шелковые пояса, шарами вздувающиеся поверх наетых животов, на мочки натруженных массивными серьгами ушей, на губы, с утра до вечера натирающие мозоли только в двух упражнениях: фальшивой улыбке и снисходительном презрении… Я смотрел куда угодно, лишь бы не встречаться взглядом с кем-то из «поднявшихся над».