— Всего хорошего… Джек.
— Доброй дороги… Анна.
Блондинка открыла дверь машины, но перед тем, как опуститься на кожаное сиденье, с рассеянной улыбкой заметила:
— Никогда не предполагала, что отказ может доставить больше удовольствия, чем согласие… Значит, один прут моей клетки все-таки сломался. Благодаря вам.
И обещание новой встречи прозвучало во всем. В голосе. В движении пальцев, скользнувших по лакированному металлу. В глухом щелчке замка.
Но только не в мыслях фроляйн Штерн.
***
Ночь выдалась спокойной, без ярких сновидений и глобальных переживаний, поэтому утром, слушая треск и шипение колбасок на сковороде, я был благодушен, как Будда. До той презренной минуты, когда телефон зазвонил в первый раз.
— Слушаю.
— Прошу соединить меня с герром Стоуном, — надменно прогнусавили в трубке.
Этот голос знали и помнили все мои местные коллеги по работе с чужими мыслями. Более того, не смогли бы забыть, если бы даже посвятили процессу борьбы с воспоминаниями всю оставшуюся жизнь.
Мой утренний покой побеспокоила Исполнительный секретарь Президиума коллегии медиумов города Ройменбурга, фрау Эртте, женщина в летах, повидавшая на своем посту всякого разного, а потому принципиально не удивляющаяся, скажем, чудесам.
— Я слушаю.
— Вам надлежит явиться сегодня к половине одиннадцатого утра в Коллегию.
Даже последовала пауза, ясно свидетельствующая о том, что без наводящих вопросов большей информации я не получу.
— А можно узнать, зачем меня желают видеть в Коллегии?
— Вы утверждены наблюдателем на квалификационном экзамене, — сухо сообщила фрау Эртте и повесила трубку.
Следовало бы задуматься, с какой радости и чьими усилиями я удостоен высокой чести следить за порядком во время проведения тестов на получение звания зарегистрированного медиума, но яичная болтушка так и просилась в компанию к колбаскам, из которых уже вытопилось достаточно жира, чтобы сдобрить утренний омлет. Впрочем, не успел я перемешать содержимое сковороды, телефон зазвонил снова.
Будучи наученным опытом, горьким и не только, я всегда снимаю посуду с огня, если переговоры застают меня на кухне во время приготовления еды. Вот и сейчас пришлось тяжело вздохнуть и отложить момент встречи с завтраком, переставив сковороду с одной конфорки на другую и сняв трубку.
— Слушаю.
— Джаак, ты уже проснулся?
— Резонный вопрос полвосьмого утра, фроляйн Цилинска. И хотя соблазн ответить отрицательно велик, я не страдаю лунатизмом и не умею во сне перемещаться по квартире, а тем более, разговаривать по телефону. Так что, можно считать, проснулся.
— Ой. — Ева, похоже, взглянула на часы и ужаснулась: она предпочитала вставать не раньше девяти и ползти на работу еще не проснувшейся. — И правда, рановато. А мне казалось, рассвело уже давным-давно…
В голосе девушки чувствовалось нервное напряжение, объяснение которому я вполне мог бы найти сам, особенно после подсказки фрау Эртте, но решил спросить напрямую:
— Что случилось?
— Джаак, ты мне поможешь? Обещаю, я буду хорошей девочкой, буду во всем тебя слушаться, слова поперек не скажу, только… Помоги. Пожалуйста.
Если Ева готова поступиться своей тщательно пестуемой независимостью, значит, проблема серьезная или, по крайней мере, выглядит таковой.
— Ты в состоянии сказать конкретно: в чем дело?
— Мне назначили экзамен. На сегодня, — выдохнула фроляйн Цилинска.
— Поздравляю.
— Джаак! — В голос девушки вернулись хорошо мне знакомые укоризненные нотки. — Ты не понимаешь? Это же…
— Катастрофа.
— Вот именно! Я не спала всю ночь, у меня трясутся руки, мне…
— Дурно. Понимаю.
— Да как ты можешь понять?!
— Поверь, легко. Есть веская причина, по которой я не только могу, но и обязан понимать.
— Джаак?
Кажется, она испугалась. Плохо. Страха быть не должно.
— Встретимся у Коллегии в десять часов, хорошо? И я все тебе объясню. Все-все.
— Смотри, не обмани!
— Разве я когда-нибудь врал тебе? И вот еще что, Ева… Оденься так, чтобы тебе было удобно.
— «Удобно» что?
— Удобно все. Двигаться, дышать, говорить, думать, чувствовать.
Двигаться, дышать, говорить, думать, чувствовать. Ничего обтягивающего, зажимающего и впивающегося в тело, только хорошо знакомые, давно привычные вещи. Вещи, которых ты можешь на себе не замечать. Договорились?
— Ээээ… А если они выглядят… Того… Не очень?
— Они должны быть удобными для тебя, а не тешить чьи-то надменные взгляды. Ясно?
— Как прикажете, мон женераль, — вздохнула девушка. — Значит, в десять?
Разумеется, она пришла раньше.
Плохо помню свое настроение перед собственным экзаменом, но волнение, если и присутствовало, было окрашено совсем другими тонами. Я переступал порог актового зала, чтобы показать всему миру обретенное превосходство и заявить о претензиях на смену статуса, поэтому меня скорее снедало нетерпение, нежели боязнь оступиться. Все казалось простым и достижимым, будущее виделось исключительно расцвеченным праздничными огнями, выписывающими буквы моего имени в вечернем небе… Ну а выходил я из здания Коллегии на полном автомате. Впрочем, неприятные воспоминания продолжают нас мучить, только если их нечем заместить. Если нечего записать поверх.