— Подожди пару минут, ладно, дядя Джек? Мне нужно кое-что тебе отдать.
Отдать? Вроде бы я ничего не просил, и никто мне ничего не обещал.
Отдать? Вроде бы я ничего не просил, и никто мне ничего не обещал.
Пара минут вытянулась в целую пятерку, но мое терпение выиграло схватку со временем, и я стал обладателем плоской пластиковой коробочки.
— Спасибо, что был со мной сегодня, — с трогательной серьезностью сказала Агата. — А можно я кое о чем попрошу?
— Конечно.
— Когда встретишь моего братца, врежь ему, как следует. От моего имени.
Девушка приподнялась на цыпочки, чмокнула меня в щеку и скрылась за дверью.
Врезать, значит? Неплохая идея, тем более, весьма совпадающая с моими собственными желаниями. Но сначала нужно вернуться домой и выспаться.
Блондинка тоже покинула машину, пока мы с фроляйн Кёне прощались, и теперь стояла, бедрами опираясь на капот. Честно говоря, я ожидал, что она еще и закурит, небрежным движением достав тонкую сигарету из какой-нибудь серебряной коробочки, но реальность снова не совпала с фантазиями: Анна всего лишь скрестила руки на груди и приподняла подбородок, закрывая глаза и подставляя лицо ночному ветру.
— Не простудитесь?
— Несколько минут прохлады переживу.
— Тогда не буду мешать. До свидания.
Но повернуться и уйти мне не удалось, потому что блондинка ехидно заметила:
— Вас еще не отпустили… Джек.
— Разве меня кто-то держит?
— Не смотрите на меня так угрожающе! Ваши собственные мысли — якоря куда более надежные, чем мои прелести. Не так ли?
Не люблю, когда кто-то понимает меня лучше, чем я сам: чувствую себя неполноценным и униженным одновременно. Говорят, что красивой женщине можно простить все? Врут. Красота только усугубляет ситуацию, придавая происходящему оттенок издевательства.
— И о чем же я думаю?
— Вы злитесь. А вот на кого сильнее: на себя или на меня, не скажу. Вам виднее.
Она не медиум, это совершенно точно, но мое настроение угадала отлично. Я действительно злюсь. А что еще прикажете делать, если за один вечер меня сначала посадили в лужу, а потом заставили вывернуть привычную реальность наизнанку?
— Что вы сотворили с девушкой… Анна?
Блондинка скучающе зевнула:
— Ничего дурного или опасного. Вы могли причинить ей куда больший вред.
— Какой еще вред?
— Ну, только не стройте хорошую мину при плохой игре! Вы же сами оставили школьницу наедине с тем господином. Неужели не было понятно, чем все завершится?
Конечно, было. Я действовал не просто с умыслом, а предельно коварно, причем и когда удалился в туалетную комнату, и когда выдерживал паузу, и когда просил о помощи. Собственно, моим намерением было…
— Но этого вам показалось мало, и вы… — Она шагнула мне навстречу, и воздух принес обрывки шлейфа тонкого аромата, окутывающего фроляйн Штерн. — Вы подставили под удар меня.
— А вы с честью его выдержали.
— Но осталась в долгу, не так ли?
Возразить нечего. И когда ее рука начинает движение, я, хотя и знаю место назначения наверняка, не пытаюсь помешать или увернуться. Пощечина оказывается хлесткой, звонкой, но ничуть не болезненной или обидной. Как ни странно, мне почти хотелось ее получить.
— Я задам только один вопрос. — Лицо Анны приблизилось к моему на расстояние нескольких дюймов.
— Почему? Почему вы сами не вошли в комнату и не задали трепку тому мерзавцу?
— Потому что я… ну, скажем, трус.
— Вы только что убедительно доказали обратное. Не лгите! Ложью вы оскорбляете меня больше, чем правдой.
Скажи, скажи все, как на духу! Зачем скрывать то, что и так можно узнать, стоит лишь обратиться в осведомленные организации? Зачем обижать женщину, ведь она спрашивает не из праздного любопытства, а…
Преследуя определенную цель.
Бррр, опять это странное ощущение вмешательства извне! Но ведь мысли были мои? На сто процентов. Тогда откуда возникает ощущение направленного давления? Словно время от времени кто-то или что-то вдруг пропускает какую-либо незначительную мысль через своеобразный усилитель, и ерунда, мелочь, чепуха оборачиваются омутом, стремительно затягивающим в себя мое сознание.
Сумасшествие какое-то.
— Я не могу сказать вам правду о себе.
— Почему?
— Потому что свою клетку каждый должен рушить сам.
Она вдруг расслабилась, и я только теперь понял, что еще мгновение назад каждая клеточка тела фроляйн Штерн была напряжена до предела, а может быть и превысила таковой.
— Вам нет смысла слушать эти песни.
— Ммм?
— Диск, который передала девушка.
Я перевел взгляд на яркую наклейку под прозрачным пластиком. Эш, альбом «Уходя и возвращаясь».
— И все-таки, послушаю.
— Как хотите. Но все, о чем здесь поется, вы уже знаете, просто подзабыли. Немножко.
Анна поежилась и запахнула пиджак плотнее.
— А вот теперь мне стало холодно… Куда вас подвезти?
— Благодарю, я доеду сам.
— Брезгуете моим предложением? Или боитесь?
— Ни то, ни другое. Не хочу тратить время зря.
Ладонь фроляйн Штерн игриво скользнула по лацкану.
— Ну почему же зря?
— Потому что вы слишком привыкли подчинять.
Она вздрогнула, и на мгновение мне показалось, что мягкие губы скривились в презрительной гримасе, как ни странно, обращенной вовсе не в мой адрес.