— Да, но… Ты говоришь о званиях, должностях, деньгах. А как же я сама?
— А что ты?
Девушка стиснула кружку в побелевших от напряжения пальцах.
— Ты не сказал, что случится со мной внутри, если я…
— Проиграешь или выиграешь? Я не могу этого сказать.
— Врешь. Ты не хочешь.
Заявление несколько безапелляционное, но впрочем, справедливое. Я могу предположить правдоподобное развитие событий и по тому, и по другому сценарию, но если заранее рассказать, какие имеются обходные пути, никто никогда не проложит прямые.
— Перед экзаменом тебе важнее знать совсем другое.
— Что, например?
— Как поступать, чтобы добиться успеха.
— А если я хочу проиграть? — Она впилась в меня немигающим взглядом. — Ты можешь меня научить?
Проигрывать? Эх, глупышка, об этом охотно и совершенно бескорыстно позаботятся другие.
— Откуда у тебя взялось такое желание?
— Я…
«Не могу, мне нельзя, слышишь, нельзя! Я натворю одних только бед, потому что…»
— Думаешь, ты не готова?
Ответом мне послужило молчание, в данном случае означающее полное и беспрекословное согласие с вопрошающим.
— Вот что, фроляйн. Если уж на то пошло, вы никогда не будете готовы к тому, что должно произойти. Каждый новый день будет предлагать вам задачи, с которыми вы раньше никогда не сталкивались, и каждый раз решения придется принимать наобум, руководствуясь только памятью о прожитых на этом свете днях.
А память, как известно, штука ненадежная и беспринципно-коварная.
— Значит, нет никакого смысла продолжать… — Тихо заключила Ева.
— Есть.
— Но я… Я не смогу… Я не переживу, если ошибусь еще раз!
— Переживешь. Как предотвращать беды, не знаю, но бороться с их последствиями я тебя научу.
— Обещаешь?
— Разве я когда-нибудь тебе врал?
— Всегда, — беспомощно улыбнулась фроляйн Цилинска.
— Тогда внимательно выслушай еще одно мое вранье. Когда войдешь в зал, выкинь из головы все мысли об экзамене. Считай его чем-то вроде поездки в метро или прогулки по парку: да, опасность может подстерегать везде, но она совсем не обязательно появится у тебя на пути. Обдумывай свои ответы спокойно, ни в коем случае не торопись, как бы тебя ни подгоняли. Не обращай внимания на реакцию членов комиссии, они все равно не огласят свой вердикт до завершения экзамена, а тогда уже будет поздно о чем-то сожалеть. Понятно? Веди себя так, как привыкла, не подстраивайся ни под кого. И чувствуй себя свободно!
Следовало бы добавить: «Пока можешь», но не хотелось расстраивать девушку еще больше.
— А ты… Ты меня подождешь?
Я едва подавил ехидный смешок.
— Мы не будем расставаться.
— Как это? — растерянно хлопнула ресницами Ева.
— А ты… Ты меня подождешь?
Я едва подавил ехидный смешок.
— Мы не будем расставаться.
— Как это? — растерянно хлопнула ресницами Ева.
Ага, значит, сама она не вносила мою кандидатуру на утверждение. Да, собственно, и не могла это сделать в силу своей неосведомленности. Тогда кто? Леди Оливия? Скорее всего. Она имела такое право, как официальный работодатель.
— Я буду наблюдателем на твоем экзамене. Наблюдателем с твоей стороны.
— Но… — Девушка окончательно запуталась. — Мне говорили, что наблюдать могут только…
— Зарегистрированные сьюпы.
— Тогда… Ты…
Я постарался улыбнуться, как можно добродушнее:
— Ага.
Ева поставила кружку на подоконник и обиженно отвернулась.
— Ну, не куксись!
— Лжец. Наглый.
Злись, злись, девочка! Злость может тебе сейчас очень даже пригодиться.
— А вот и наша новенькая! Как себя чувствуешь, милая?
Столько радушия и искренней заботы в голосе фрау Эртте на мою долю не приходилось ни разу. Честно говоря, по опыту предыдущего общения, эта женщина казалась мне неспособной на что-то кардинально отличное от грозного командного тона.
— Госпожа…
— Секретарь, просто секретарь. Я уже подготовила для тебя все необходимые документы и, надеюсь, не позднее, чем через час, занесу твое имя в Главный регистр.
— А скажите… Я могу на экзамене отказаться от наблюдателя со своей стороны?
Фрау Эртте подозрительно и, видимо в профилактических целях, укоризненно посмотрела на меня поверх очков, а девушке ответила ласково, но твердо:
— Ты можешь делать все, что хочешь, милая. Но от наблюдателя я бы на твоем месте не отказывалась, каким бы плохим он ни был.
— А поменять?
— Сейчас это уже невозможно, — сказала, как отрезала госпожа секретарь.
«Вот ведь несносный мальчишка! Стараешься, стараешься для общей пользы, а он берет и все портит в последний момент! Я же не всемогущий боженька, выше головы прыгнуть не смогу…»
— Не волнуйтесь, фроляйн, я нисколько вам не помешаю.
— Но ты будешь сидеть там!
— Как и куча других людей.
— Я не желаю…
— Мы уже идем, фрау Эртте, — сказал я, подхватывая упирающуюся Еву под локоть.
***
Рассерженная женщина настолько похожа на взбешенную кошку, что начинаешь сомневаться в ее принадлежности к человеческому роду и поневоле задаешься вопросом, по чьему же подобию она была сотворена. Ева исключением не стала, всю дорогу до актового зала шипя на меня в лучших традициях соседской Тильди — короткошерстного исчадия ада, считающего сад своими исключительными охотничьими угодьями, а заодно и отхожим местом. Впрочем, при виде расположившейся за длинным столом экзаменационную комиссию к девушке вновь вернулось соответствующее ситуации волнение, и моя провинность оказалась на время забытой перед лицом других неприятностей, выпавших на долю фроляйн Цилински.