Йоаким усмехнулся в густые, чуть тронутые сединой и кофейной пеной усы:
— Хорошее дело. Мне врачи тоже все советуют умерить пыл.
— Признаться, удивлен, увидев тебя здесь. Это же не твой участок, или я ошибаюсь?
— Не мой, — согласился герр старший инспектор. — Но местные специалисты спасовали и передали дело нам.
— Что-то серьезное?
И послужившее ответом на мой вопрос молчание, и мысли Берга были отчетливо осторожны. Но если первое свидетельствовало всего лишь о том, что посвятить меня в детали следствия хочется, но колется, то вторые слегка трусовато жались по углам сознания моего бывшего наставника и сослуживца.
Давно знакомое, но никак не желающее перейти в разряд забытых ощущение: страх, заставляющий людей при встрече со сьюпом замирать не только снаружи, но и внутри. Кристаллики инея, покрывающие дебри мыслей. Для самого затаившегося они неощутимы и незаметны, а мне мгновенно становится холодно и неуютно, потому что… В моей жизни молчание вовсе не означает согласия. Для меня молчание — признак недоверия, оказываемого мне, не как чужому человеку, а как невидимому врагу, собирающемуся вторгнуться на суверенную территорию.
Можно сколько угодно уверять собеседника, что его мысли мне неинтересны, что я не собираюсь его читать , а если случайно и ухвачу пару каких-то обрывков, то тут же постараюсь забыть их содержание. Можно клясться всеми святыми и демонами, что чужие мысли доставляют мне гораздо больше неприятностей, чем их хозяевам. Можно доставать удостоверение сьюпа, тыкать его сомневающемуся в нос и напоминать, что мне строжайше запрещено давать ход сведениям, полученным из сознания людей. Можно…
Многое можно делать, но еще большее делать нельзя.
Первый раз столкнувшись с попыткой отгородиться, я удивился. Потом обижался, негодовал, ругался, переживал, оскорблялся… Всего хватало. Но в конце концов вынужден был смириться со своей судьбой. Единственное, что помогало мне не потерять собственное здравое сознание, это детская вера в чудо. Вера в то, что когда-нибудь я встречу человека, который не будет бояться открыться передо мной, не будет бояться распахнуть свои мысли настежь. И он вовсе не будет ангелом, в этом я уверен на двести процентов! Потому что чистота помыслов и откровенность — совсем разные вещи.
«В конце концов, я ничего не потеряю. А может, что-то и приобрету…»
Вот так-то. Корысть всегда перевешивает. Но в данном случае стремление к выгоде обоюдно, и нет причин лицемерно осуждать инспектора Берга за разглашение служебных тайн.
— Дело слишком подозрительное, Джек.
— Основания?
Йоаким отправил в рот последние капли кофе и с видимым сожалением поставил чашку на блюдце.
— Что тебе известно о покойной?
— Мне должно быть что-то известно? — Пробую удивиться, но видимо, леди Оливия в очередной раз оказалась права, потому что инспектор укоризненно дергает подбородком.
Есть на свете люди, ненавидящие игру в кошки-мышки, я сам принадлежу к их числу, но на мое счастье, и мой старый знакомый не терпит долгие допросные прелюдии, особенно, если у него на руках имеются весомые улики.
Вместо того чтобы по примеру младшего инспектора принять загадочный вид и начать задавать так называемые «наводящие вопросы», Берг вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенную пополам прозрачную папку с листом бумаги, хорошо знакомым мне хотя бы потому, что я сам заказывал в типографии мелкооптовую партию бланков договоров для салона.
Папка легла на стол передо мной.
— Не видишь ничего странного?
Мог бы и не спрашивать. Конечно, вижу, и увиденное удивляет меня не меньше, чем моего собеседника.
Бесцеремонный мазок ядовито-голубого маркера проходит по одной из строчек договора, выделяя слова: «…до окончания календарного срока жизни…»
— Что это может означать, по-твоему?
Забавно, но мне хочется задать тот же вопрос, только некому.
— С ходу не отвечу.
— А если не торопиться? Если подумать?
В некоторых делах, что думай, что не думай, результат один.
— Этот листок побывал в руках у многих человек?
— Обижаешь! — усмехнулся Берг. — Только в моих. К счастью, мы с криминалистами прибыли на место одновременно, и я успел урвать этот десерт прямо у них из-под носа. Конечно, придется вернуть, на предмет снятия отпечатков и прочего, но… Я ведь все правильно понял?
О да! Вообще, мыслительному процессу герра старшего инспектора можно только позавидовать. Я бы, к примеру, сообразил, что делать, минут через десять, если бы вообще сообразил.
— Мои отпечатки на нем обязательно будут. В конце концов, я собственноручно вписывал реквизиты Заказчика.
Берг автоматически кивнул, отмечая в памяти предложенное объяснение, но голову моего собеседника занимали совсем другие мысли, торопящиеся выйти наружу:
— Есть шанс, что получится?
Не надо быть сьюпом, чтобы почувствовать нарастающий в полицейском азарт. Я и сам таким был, увлекающимся и упорным, но жизнь перемалывает характер вернее, чем самые тяжелые мельничные жернова.
— Шанс всегда есть.
— Попробуешь?
Растерянно поднимаю взгляд:
— Я?
Берг посмотрел мне прямо в глаза, впервые за все время беседы:
— Да.
— Это несколько… незаконно.