Не говоря ни слова, они бросились наутек.
— А сейчас нам, наверное, лучше спрятаться под фургоном, — благоразумно заметил Гарольд.
Через мгновение из-под повозки виднелись только его ноги. Не теряя времени, я последовал его примеру.
В ту же секунду все вокруг наполнилось диким, пронзительным криком, боевым кличем тачаков и первая шеренга каийл, ворвавшись в ворота, не сбавляя скорости, запрыгнула на прочную повозку, одним махом раскроив когтями прикрывавший её брезент (повозка, разумеется, оказалась загруженной землей и камнями), перемахнула через неё и уже продолжала свой бег по примыкающей к городским воротам улице. А следом за ними уже врывалась целая сотня всадников, и ещё одна, и еще… и еще… Волны тачаков захлестывали город, растекаясь по его улицам и площадям, заполняя их победными криками и звоном стали. В воздухе появился запах гари.
Вместе с нами под повозкой приникли к земле трое дрожащих от страха граждан Тарии — винодел, горшечник и какая-то девушка. Все они круглыми от ужаса глазами смотрели на несущихся мимо кочевников, на мелькание десятков тысяч когтистых лап и хищно оскаленных пастей каийл… Гарольд тем временем, стоя на четвереньках, заглядывал в лицо дрожащей от страха девушки.
— Я — Гарольд, тачак, — говорил он ей, поднимая вуаль над лицом девушки, которая, казалось, этого даже не замечала. — Я, в общем, неплохой парень. Хочешь быть моей рабыней? — спросил он, на что парализованная ужасом девушка отрицательно покачала головой.
— Ну, что ж, как хочешь, — вздохнул Гарольд, опуская вуаль ей на лицо. — Может, это не так уж плохо. У меня уже имеются один раб и две девушки в фургоне, если теперь у меня вообще есть фургон.
Еще одна женщина в фургоне — это будет уже чересчур, — размышлял он вслух, на что девушка поспешно закивала головой. — Когда ты выберешься отсюда, тебя, конечно, тут же остановят тачаки грубые, надо признаться, парни — и наденут на тебя ошейник. Ты это понимаешь? — девушка судорожно кивнула. — Так ты им скажи, что уже являешься рабыней тачака Гарольда. Они тебя не тронут. Поняла? Девушка кивнула. — Это, конечно, не совсем честно с твоей стороны, — пожал Гарольд плечами, — но что поделаешь: наступают тяжелые времена… А когда придешь домой, спрячься где-нибудь на чердаке. Он выглянул из-под фургона. — Но сейчас ещё рано уходить…
Она кивнула. Он подумал, снова откинул вуаль с лица девушки и, прильнув к её губам, навалился на нее, не стесняясь присутствующих.
Высота колес повозки позволяла сидеть под ней, скрестив ноги, чем я и воспользовался, положив рядом с собой меч и продолжая наблюдать за мелькающими вокруг лапами и ногами, поток которых не уменьшался. Один из тачаков вместе со своим скакуном упал рядом, сбитый стрелой из арбалета; лавина наступающих, не сбавляя хода, перетекала через них.
Отовсюду доносились рев тарларионов, хрип босков, рычание каийл, крики и звон металла.
Я выбрался из-под фургона и стал наблюдать сражение, оседлав боска. Даже в пылу схватки тачаки не убили бы человека, сидящего на столь почитаемом ими животном. Я заметил женщину со сброшенной вуалью и растрепанными волосами, бегущую вдоль городской стены; каким-то образом ей удалось ещё уцелеть в этой мясорубке. Над городом плыл отбиваемый в металлические гонги сигнал тревоги. Его перекрывали душераздирающие вопли раненых и ликующие крики тачаков. Крыша одного дома занялась огнем — и черный дым столбом взвился в безоблачное небо. Несколько спешившихся тачаков полностью распахнули городские ворота, и степняки хлынули в город все новыми и новыми отрядами. Пожары вскоре забушевали ещё в десятках мест. Дышать от дыма стало тяжелее.
Вот мимо промелькнул тачак, к седлу которого были приторочены десятка полтора серебряных кубков. Рядом тачакский наездник гнал перед собой женщину. А поток наступающих все не уменьшался.
Обгоревшие стены ближайшего к воротам здания на центральной улице рухнули, взметнув к небу фонтаны искр. Неподалеку ещё раздавались яростные удары мечей о щиты, лязг металла и свист выпущенных стрел, перемежающийся предсмертными воплями.
Обрушилась ещё одна стена-соседнего здания, похоронив под своими обломками двух тарианских воинов и одного тачака.
В эту минуту на освободившееся пространство перед главными воротами выехал Камчак, копьем указывающий направление, в котором следовало двигаться очередной появившейся в воротах сотне.
Копье его было в крови, черный лак на щите содран, а край щита проломлен. Кольчужная сеть, свисающая со шлема, сейчас была отброшена назад и открывала лицо и пылающие глаза, в которые было страшно взглянуть. Его сопровождала свита командиров тачакских тысяч в полном боевом снаряжении.
Остановившись, он в ярости воздел к небу руки левую, с надетым на предплечье щитом, и правую, с зажатым копьем, — и громовым голосом крикнул:
— Я хочу крови! Крови Сафрара из Тарии!
Глава 22 ТОРЖЕСТВО КАМЧАКА
Настало время тачакам праздновать свою победу.
Конечно, тарианцам следовало помнить о хитрости тачаков и не расслабляться: предположить дальнейшее развитие событий после внезапного снятия осады города.
Конечно, тарианцам следовало помнить о хитрости тачаков и не расслабляться: предположить дальнейшее развитие событий после внезапного снятия осады города. Можно было ожидать, что медленно отходя от города со всем своим скарбом и стадами босков, тачаки через несколько дней решатся на неожиданную молниеносную атаку, в прежние времена чаще всего проводимую под покровом ночи или на рассвете, когда городские стражники ожидают её меньше всего. Подобная тактика тачаков была известна.