Я не сомневался, впрочем, что с близкого расстояния смогу убить и каийлу. С таким оружием воин Гора без боязни выходит не то что на человека, а на ларла.
Я не хотел убивать ни всадника, ни каийлу.
Наверное, я удивил и его, и остальных — я отбросил копье в сторону.
Тачак замер в седле. Не сомневаюсь — остолбенели и остальные. Затем тачак принялся стучать копьем по своему небольшому сияющему щиту, выражая восхищение моим поступком. Вслед за ним подобным образом поступили и остальные, в том числе воин-паравачи в белой накидке.
Тачак воткнул в седельную петлю свое копье, повесил на луку щит и снял висевшее справа от седла бола с тремя шарами.
Затем, затянув гортанную монотонную песню тачакского воина, он принялся медленно раскручивать бола над головой. Бола представляло собой три пятифутовых кожаных ремня с зашитыми тяжелыми шарами на концах.
Тачак замер в седле. Не сомневаюсь — остолбенели и остальные. Затем тачак принялся стучать копьем по своему небольшому сияющему щиту, выражая восхищение моим поступком. Вслед за ним подобным образом поступили и остальные, в том числе воин-паравачи в белой накидке.
Тачак воткнул в седельную петлю свое копье, повесил на луку щит и снял висевшее справа от седла бола с тремя шарами.
Затем, затянув гортанную монотонную песню тачакского воина, он принялся медленно раскручивать бола над головой. Бола представляло собой три пятифутовых кожаных ремня с зашитыми тяжелыми шарами на концах. По всей вероятности, бола изобрели для охоты на тамитов — огромных плотоядных птиц, часто встречающихся в южных равнинах Гора; впрочем, кочевники не без успеха пользовались бола в бою. Если запустить бола низко, то летящие кожаные ленты разовьют такую скорость, что уклониться будет невозможно, и, достигнув жертвы, перевьют ей руки и ноги, затягиваясь и переплетаясь меж собой.
Иногда при этом ноги жертвы ломаются, чаще же ленты опутывают жертву так, что расплести их уже невозможно. Можно запустить бола и высоко — тогда руки бегущей жертвы оказываются прочно примотаны к телу, ну а если окажется, что бола выпущено на уровне шеи, то, вероятнее всего, жертва будет удушена. Бросок на уровне головы — наиболее сложный и эффективный. Зашитые в кожу металлические шарики, как правило, пробивают череп, и воин может, не особенно торопясь, соскочить с каиилы и довершить начатое дело ножом, перерезав противнику горло.
Мне никогда не приходилось иметь дело с таким оружием: должен сознаться — я не знал, как себя вести.
Тачак же, похоже, достиг неплохих успехов во владении этим видом оружия: три ленты с грузами на концах уже слились в одно расплывчатое пятно.
Внезапно он оборвал свою песню и ринулся в бой, издав боевой клич, сжимая одной рукой поводья, другой — вращающееся бола, а зубами — кинжал. «Он жаждет моей смерти,- невесело подумал я,- ещё бы, ведь на него смотрят… Вернее посылать бола низко, но в голову или в шею — эффекта большеНасколько он тщеславен, насколько искусен?» Он должен был быть и тщеславным, и искусным одновременно, ведь это же тачак…
Когда наконец выпущенное бола со страшным свистом понеслось к моей голове, я неожиданно для себя, вместо того чтобы пригнуться, подставил под удар остро отточенный меч города Ко-ро-ба, иные из которых способны на лету разрезать шелковую нить.
Не успел никто и глазом моргнуть, как три смертоносные ленты, напоровшись на лезвие моего короткого меча, были рассечены и разлетелись, теряя скорость и унося в разные стороны зашитый в них груз.
В тот же миг, едва ли успев осознать, что же все-таки произошло, тачакский воин соскочил с седла и с ножом-кайвой бросился ко мне, но вместо опутанного по рукам и ногам противника он нос к носу столкнулся с готовым к бою воином Ко-ро-ба. Ничуть не растерявшись, тачак тут же перебросил свой метательный нож рукоятью вперед, сделав это столь неуловимым движением, что я понял его маневр лишь когда он занес руку для броска и пущенное оружие понеслось ко мне, со свистом рассекая воздух, покрыв расстояние между нами за считанные доли секунды. Уклониться было невозможно, и я подставил меч. Нож со звоном ударился о сталь и отскочил. Я был спасен.
На миг все замерло. Ошеломленный тачак и я стояли друг против друга, и лишь простиравшиеся вокруг нас равнины великой степи дрожали в потоках поднимавшегося с земли пыльного воздуха…
Затем послышался громкий стук: трое воинов остальных кочевых племен — катайи, паравачи, кассар — забили копьями в щиты. — Здорово! — восхищенно воскликнул кассар.
— Здорово! — восхищенно воскликнул кассар.
Тачакский воин сбросил на траву свой шлем, затем расстегнул кожаную куртку, обнажая грудь, и ослабил шнуровку плаща.
Он долгим взглядом оглядел окрестности, где лениво паслись тучные стада босков, поднял голову, ещё раз взглянул на небо. Его каийла, беспокойно перебирая ногами, гарцевала в нескольких ярдах от нас.
Вид у обоих был озабоченный.
Тачак опустил голову и, быстро ухмыльнувшись, исподлобья взглянул на меня. Я смотрел в его смуглое, покрытое ужасающими шрамами лицо, не отводя взгляда от проницательных, черных как угли глаз.