— Поднимите голову, — потребовал незнакомец.
Невольно повинуясь ему, она, сдерживая недовольство, высоко запрокинула голову, демонстрируя ему свою грациозную аристократическую шею.
Бросив на девушку последний оценивающий взгляд, незнакомец отвернулся.
Она посмотрела на него пылающими от негодования глазами.
— Помолчите, — приказал мужчина.
Она до хруста в пальцах сжала руки в кулаки.
Незнакомец кивком указал ей на дальний конец кабинета.
— Пройдите туда и вернитесь назад, — потребовал он.
— Не пойду! — отказалась она.
— Скорее! — скомандовал мужчина.
Элизабет со слезами на глазах взглянула на начальника своего отдела, но тот совершенно неожиданно впервые показался ей нерешительным, мягким, неуклюжим и страшно испуганным. Он поспешно кивнул и отвел глаза:
— Пожалуйста, мисс Кардуэл, сделайте все, о чем вас попросили.
Элизабет перевела взгляд на незнакомца. Зажатая у неё в руке ручка с хрустом переломилась пополам.
— Ну? — потребовал мужчина.
Глядя ему в глаза, она внезапно ощутила (это было странное ощущение), что этому человеку при определенных непонятных ей обстоятельствах и для не менее загадочных целей не раз уже приходилось подобным образом оценивать женщин.
Это чувство вызвало у неё раздражение.
Это показалось ей вызовом, который она непременно примет. Она покажет ему, что такое настоящая женщина — пусть в эту минуту и обуреваемая яростью, она примет его вызов, и пусть её походка будет ему ответом!
Элизабет Кардуэл гордо вскинула голову.
— Ах так! — бросила она.
И с высоко поднятой головой она со всей возможной грацией прошагала в дальний конец кабинета, круто развернулась и-с улыбкой победительницы на губах — снова подошла к внимательно наблюдающему за ней мужчине. Где-то у себя за спиной она услышала сдавленное восклицание и шумное дыхание своего шефа, но она не сводила глаз со странного незнакомца.
— Вы удовлетворены? — язвительно поинтересовалась она.
— Да, — ответил тот.
После этого она помнила только, как, развернувшись к двери, чтобы оставить кабинет, почувствовала такой странный, всепроникающий запах, который моментально заполнил её легкие и затуманил сознание.
Очнулась она уже на бескрайней равнине на Горе.
Она была в том же платье, в котором вышла утром на работу, с той только разницей, что теперь на её шее болтался широкий, прочно сшитый по краям кожаный ошейник. Она долго кричала, бродила из стороны в сторону и наконец после нескольких часов бесцельных скитаний по высокой, по пояс, бурой траве, измученная и голодная, заметила неподалеку двух всадников, перемещавшихся на странного вида животных. Она окликнула их, и те осторожно, словно проверяя внимательным глазом, не прячется ли где-нибудь подле неё коварный враг, подъехали поближе.
— Я — Элизабет Кардуэл! — воскликнула девушка. — Мой дом в Нью-Йорке! А это что за место? Где мы находимся? — И она снова обвела диким затравленным взглядом лица присутствующих и расплакалась.
— В позу! — приказал Камчак.
— Стань, как стояла раньше! — резко бросил я девушке.
Она судорожно всхлипнула и испуганно выпрямила спину, подняла голову, расправила плечи и замерла в позе рабыни для наслаждений.
— Ошейник на ней тарианский, — заметил Камчак.
Катайтачак кивнул.
Это было неплохой новостью, поскольку означало, что разгадка или по крайней мере часть тайны, которая меня так заботила, каким-то образом связана с Тарией.
Но как получилось, что на Элизабет Кардуэл, жительнице Земли, оказался тарианский ошейник?
Камчак вытащил из-за пояса кайву и подошел к девушке. Та затравленно взглянула на него и отшатнулась в сторону.
— Не двигайся, — сказал я ей.
Камчак просунул лезвие канвы между ошейником и горлом девушки и осторожно нажал на него.
Лезвие ножа прошло сквозь толстую кожу, как сквозь масло.
Грубый шов натер кожу, и шея девушки в том месте, откуда сняли ошейник, была красной и воспаленной.
Камчак вернулся на свое место, снова сел, скрестив ноги, и положил перед собой разрезанный ошейник.
Мы с Катайтачаком молча наблюдали, как он осторожно развернул сложенную вдвое полоску кожи и вытащил спрятанный в ней тонкий листок бумаги, изготавливаемой из волокон растения, растущего преимущественно в заболоченной дельте Воска.
Сам по себе листок бумаги ни о чем не говорил, но мне почему-то невольно вспомнился Порт-Кар — зловещий Порт-Кар, простиравший свое губительное влияние на всю дельту реки и взимавший немилосердную дань, а то и просто грабивший крестьянские общины, уводя в рабство детей, поставляя на грузовые галеры мужчин и отправляя в качестве рабынь для наслаждений в таверны близлежащих городов женщин. Я скорее ожидал, что спрятанная в кожаном ошейнике записка написана на грубоволокнистой бумаге, производимой в Аре, или же на пергаменте, широко распространенном повсеместно на Горе для написания подлежащих длительному хранению манускриптов. Однако я ошибся.
Камчак протянул записку Катайтачаку, но тот лишь глянул на нее, не стараясь даже, как мне показалось, всмотреться в написанное, и, не произнеся ни слова, тут же вернул её Камчаку. Тот вглядывался в неё довольно долго, затем, к моему несказанному удивлению, перевернул её вверх ногами, снова изучающе пробежал по ней глазами и наконец с сердитым видом протянул мне.