Она смотрела на меня с робкой недоверчивой улыбкой.
Я ухватил рукой вдетое ей в нос тачакское колечко и слегка потянул.
— Ой! — воскликнула она от боли, на глазах выступили невольные слезы. — С девушками так не обращаются!
— Ты не девушка, — напомнил я. — Ты — рабыня.
— Верно, — с несчастным выражением лица согласилась она и отвернулась.
Я почувствовал легкое раздражение.
Она подняла на меня глаза и удивленно рассмеялась.
Я начал целовать её шею, грудь, покрывая поцелуями её тело, изгибавшееся в моих руках.
— Я знаю, что ты делаешь, — заметила она.
— Что именно? — поинтересовался я.
— Ты пытаешься заставить меня почувствовать себя обладаемой.
— Вот как?
— Да, но пока твои старания успеха не имеют.
Я и сам начал ощущать некоторый скептицизм. Она повернулась в моих объятиях на бок и искоса посмотрела на меня.
— Горианцы утверждают, — вдруг со всей серьезностью произнесла она, — что каждая женщина, сознает она это или нет, страстно желает хотя бы на один час стать рабыней — совершенной рабыней — в руках мужчины. Не так ли?
— Помолчи, пожалуйста, — отмахнулся я.
— Нет, каждая женщина, каждая, ведь гак?
Я не мог понять, к чему она клонит.
— Видимо, да, — признал я.
Она рассмеялась.
— Ну, вот! — торжествующе воскликнула она. — Я сейчас лежу обнаженная в объятиях мужчины, в рабском ошейнике. Думаю, нет никаких сомнений в том, что я — женщина!
— Мне кажется, в настоящий момент — не до конца!
С минуту она смотрела на меня с гневом, затем лицо её осветилось улыбкой.
— Те же горианцы говорят, — с прежней серьезностью заметила она, — что в ошейнике женщина может быть только женщиной.
— Наиболее ошибочна, конечно, теория, утверждающая, что каждая женщина страстно желает сделаться хотя бы на час рабой мужчины, — проворчал я.
Она пожала плечами, уронив голову на плечо.
— Возможно, — согласилась она. — Велле это неизвестно.
— Ну, может быть, Велла это выяснит.
— Может быть, — рассмеялась она.
Тут я, возможно, не слишком деликатно стиснул рукой её коленку.
Она охнула и попыталась отдернуть ногу, но это ей не удалось.
Подвинув её ближе к себе, я полюбовался изящной формой её икр.
Она снова попыталась вырваться, и снова безуспешно; она могла двигаться, только когда я ей это позволял.
— Пожалуйста, Тэрл, — прошептала она.
— Ты собиралась стать моей, — ответил я.
— Пожалуйста, дай мне встать, — взмолилась она.
Я держал её за ногу не слишком сильно, но так, что она не могла не почувствовать себя в руках мужчины.
— Пожалуйста, Тэрл, отпусти меня. — В её голосе угадывались тревожные нотки.
— Тихо, рабыня. Успокойся, — приказал я.
— То, что ты сильнее меня, ещё ничего не значит! заявила она.
Я стал покрывать поцелуями её ногу — икру, колено, бедро, и по телу девушки пробежала дрожь.
— Отпусти меня! — воскликнула она.
Но я лишь продолжал свои поцелуи — нежные и настойчивые.
— Настоящий мужчина никогда не станет делать того, чего не хочет женщина! — внезапно закричала она. — Настоящий мужчина всегда будет внимателен к желаниям женщины, мягок и любезен с ней, добр и уважителен! Вот что такое — настоящий мужчина!
Я рассмеялся над способом защиты, который она выбрала, — столь знакомым, даже классическим для современной, цивилизованной, эмансипированной женщины, отчаянно боящейся почувствовать себя настоящей женщиной в руках мужчины, стремящейся определить по-своему понятие мужественности, не учитывая природы мужчины и его желаний и своей собственной природы, делающей женщину предметом желаний мужчины, учитывая только собственные страхи и капризы, лежащие в основе стремления переделать природу мужчины в то, что женщина сама определила для себя как мужественность.
— Ты — самка, — небрежно заметил я. — Твои представления о мужчине искусственны, надуманны.
Она сердито фыркнула.
— Странно, — продолжал я, — что когда в мужчине волнуется кровь и просыпается стремление к женщине, он вдруг объявляется не настоящим мужчиной.
Она застонала от отчаяния и, как я и ожидал, внезапно расплакалась, на этот раз искренне. Думаю, многие мужчины Земли, оказавшись в подобной ситуации, потрясенные и пристыженные, отступили бы перед этим, не знающим промаха оружием женщины. с ощущением вины и неясных опасений пошли бы на попятную, уступая глупым желаниям своей подруги Но, с усмешкой наблюдая за этими издревле известными женскими уловками, я знал, что в эту ночь рыданиям Элизабет не будет уделено ожидаемое ею внимание Я рассмеялся.
Она посмотрела на меня с испугом, в глазах её стояли слезы.
— Ты действительно хорошенькая маленькая рабыня, — заметил я.
Она яростно попыталась вырваться, но — безуспешно.
Я не забыл покрыть своими поцелуями и грациозное, изящно вылепленное колено девушки, и с обратной стороны колена — аппетитную впадинку.
— Пожалуйста, — всхлипнула Элизабет.
— Веди себя тихо, рабыня, — распорядился я Легко покусывая нежную кожу на ноге девушки, я оставлял на ней поцелуи все выше и выше.
— Пожалуйста, — пробормотала она.
— Что-то не так? — осведомился я.
— Мне хочется уступить тебе, — прошептала она.
— Пусть тебя это не пугает, — успокоил я девушку.
— Нет, — покачала она головой — Ты не понимаешь.