Впрочем, я предположил, что, несмотря на кажущуюся невозмутимость, сердца большинства тарианских девушек бешено колотились Это был для них весьма необычный день.
Я смотрел на девушек, закрывшихся вуалями, прекрасных в своих легких шелках Я знал, что под скрывающим их убором на многих надет постыдный тарианский камиск. Быть может, в первый раз столь ненавистное одеяние коснулось их тел, но это был необходимо — ведь если их воины проиграют состязание, им не позволят покинуть столб в платье, в котором они явились. Они не смогут уйти отсюда свободными женщинами.
Я улыбнулся про себя: неужто и у Африз, так надменно застывшей у первого столба, под золотым одеянием скрывается камиск рабыни? Нет, наверное, она слишком горда, чтобы допустить даже мысль о поражении.
Камчак тем временем, пришпорив каийлу, пробирался сквозь толпу к первому столбу.
Я последовал за ним.
Он наклонился к Африз.
— Доброе утро, маленькая Африз, — радушно поприветствовал он её.
Она даже не повернула головы.
— Ты приготовился к смерти, мерзкий слин? — спросила она.
— Нет, — ответил Камчак.
Я слышал, как она мягко рассмеялась под белой вуалью, украшенной золотом.
— Я вижу, у тебя нет больше ошейника, — констатировал Камчак.
Она подняла голову и не удосужилась ответить.
— У меня есть другой, — сказал Камчак.
Она повернулась лицом к нему, сжав кулаки. Если бы эти милейшие миндалевидные глаза были оружием, она сразила бы тачака сразу, как ударом молнии.
— Как я буду рада, — прошипела девушка, — увидеть тебя на коленях в песке, просящего Камраса прикончить тебя!
— Сегодня, маленькая Африз, — сказал Камчак, — как я и обещал тебе, ты проведешь первую ночь в мешке с навозом.
— Слин! — вскричала она и заплакала, затопав ногами. — Слин! Слин!
Камчак зашелся смехом и развернул каийлу прочь.
— Женщины у столбов?! — воскликнул главный судья.
С длинной линии от других судей прошел утвердительный крик:
— Они у столбов!
— Да будут женщины связаны! — провозгласил первый судья, стоявший на платформе у начала рядов.
Африз по просьбе младшего судьи раздраженно сняла отороченные мехом перчатки из кожи верра, украшенные золотом, и поместила их в глубокую складку платья.
— Удерживающие браслеты! — потребовал судья.
— О-оо, поверьте, в этом нет необходимости, — заверила его Африз, — я не сойду с этого места, пока тачакский слин не будет убит.
— Помести запястья в кольца, — строго сказал судья, — или я заставлю тебя сделать это.
Девушка раздраженно сунула руки за спину в кольца, находящиеся на каждой стороне столба.
Судья ловким движением захлопнул их и двинулся к следующему столбу.
Африз осторожно подвигала руками в кольцах и попыталась вытащить их. Разумеется, сделать ей этого не удалось. Я видел, как она смутилась, поняв, что прикована, но затем, быстро справившись с волнением, стояла спокойно, глядя вокруг и как будто бы скучая. Ключ от наручников свисал с маленького крючка примерно в двух дюймах над её головой.
— Женщины прикованы? — вопросил первый судья с платформы.
— Прикованы! — раздались голоса младших судей.
Херена надменно взирала на окружающих у столба, но, разумеется, её загорелые запястья тоже были прикованы к нему сталью.
— Пусть будут выбраны соперники! — провозгласил судья.
Я слышал, как другие судьи повторили его крик. По всей линии тысячи столбов тарианские воины и воины народов фургонов приблизились к столбам. Кочевницы вуалей не носили. Тарианские воины шли вдоль линии столбов, осторожно озираясь и следя за тем, как бы кто-нибудь из предполагаемых призов не пнул их и не плюнул в лицо или на одежду. Девушки, понимая причину их осторожности, хихикали, либо осыпали воинов отборной бранью, что воины встречали с добрым юмором и высказывали соображения по поводу явных и скрытых достоинств девушки. По просьбе любого воина из народов фургонов судья убирал булавки, придерживающие вуаль тарианской девушки, и откидывал капюшон с её головы. Этот момент игр бьш исключительно неприятен тарианским девушкам, но они понимали его необходимость. Не многие люди, особенно варвары, стали бы биться за женщину, чье лицо они доселе не видели — Я хотел бы взглянуть на это, — сказал Камчак, тыкая пальцем в Африз — Несомненно, — согласился ближайший судья.
— Ты не можешь вспомнить, поганый слин, — простонала девушка, — лица Африз?
— Моя память слабовата, — сказал Камчак, — так много лиц.
Судья открепил бело-золотую вуаль и осторожно отбросил капюшон, скрывающий её длинные прекрасные черные волосы. Африз из Тарии была очень красивой. Она гордо встряхнула головой.
— Может быть, теперь тебе припомнилось? — едко спросила она — Смутно, — колеблясь, пробормотал Камчак. У меня в памяти лицо рабыни, там, помню, был ошейник.
— Тарларион, мерзкий слин!
— Что ты думаешь? — спросил Камчак у меня.
У меня в памяти лицо рабыни, там, помню, был ошейник.
— Тарларион, мерзкий слин!
— Что ты думаешь? — спросил Камчак у меня.
— Она великолепна, — сказал я.
— Может быть, у других столбов найдутся получше? — сказал Камчак. — Пойдем посмотрим.
Он отъехал, я последовал за ним.
Внезапно мельком взглянув на лицо Африз, исказившееся от гнева, я увидел, что она попыталась высвободить руки.