— Ты вводишь меня в искушение, — признался я.
— Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, но даже несмотря на это, тебе не удастся меня подчинить и завоевать, потому что я не позволю себе быть кем-то завоеванной даже человеком, которого я люблю!
— Если ты меня любишь, я, возможно, и не захочу подчинять тебя.
— Но ведь Камчак, этот гениальный, прозорливый тачак, отдал меня тебе именно для того, чтобы ты через рабство и подчинение научил меня быть женственной. Разве не так?
— Думаю, так.
— По его мнению, — и возможно, ты тоже так считаешь, — все это делается в моих собственных интересах.
— Возможно. На самом деле, я боюсь это утверждать. Все это слишком сложные вещи.
— Ну, так я докажу, что вы оба не правы!
— Давай посмотрим.
— Но ты должен пообещать, что постараешься сделать из меня настоящую рабыню — хотя бы лишь на это время.
— Хорошо.
— Ставкой будет моя свобода против…
— Против чего?
— Против твоей!
— Как ты себе это представляешь?
— В течение одной недели здесь, в фургоне, когда никто не будет видеть, ты будешь моим рабом: будешь носить ошейник и делать все, что я пожелаю.
— Признаться, эти условия мне не совсем подходят.
— Ты, кажется, не находишь ничего противоестественного в обладании мужчины женщиной-рабыней. Почему же ты возражаешь против обладания женщины мужчиной-рабом?
— Пожалуй, ты права.
По её лицу пробежала легкая улыбка.
— Наверное, это приятно — иметь своего собственного раба-мужчину. — Она рассмеялась. — Я покажу тебе, что значит рабский ошейник!
— Не торопись считать своих рабов, пока ты их ещё не завоевала, — охладил я её пьы.
— Итак, пари принято? — подвела она итог.
Я с изумлением смотрел на нее. Брошенный ей вызов, казалось, преобразил, оживил каждую частичку тела и души этой женщины, — наполнил огнем её взгляд, голос, саму манеру держаться. И это золотое тачакское колечко в носу придавало ей ещё большее очарование, а обнимавшая её шею узкая металлическая полоса ошейника сейчас ещё больше подчеркивала нежность и грациозное изящество изгибов её тела. Этот ошейник с выгравированным на нем моим именем давал мне все права на носящую его женщину, делал её моей бесправной рабыней, и несмотря на это, стоящая передо мной женщина, прошедшая клеймение и процедуру обращения в рабство, познавшая унижение и плеть рабовладельца, бросала мне вызов — извечный вызов непокоренной женщины осмелившемуся прикоснуться к ней мужчине, женщины, противящейся подсознательному, заложенному в ней самой природой стремлению раствориться в его объятиях, потерять индивидуальность в слиянии с ним, подарить себя ему, отозваться на его призыв, подчинить себя этому призыву, этому голосу её крови, осознать себя пленницей этого естественного порыва и, значит, пленницей обладающего ею мужчины.
Как говорят горианцы, в этой войне полов женщина уважает лишь того мужчину, который сумел до основания разрушить её бастионы.
Однако в глазах Элизабет Кардуэл я сейчас не замечал подтверждения горианской точки зрения на взаимоотношения полов. Она, казалось, уже жила ощущением своей — пусть ещё неодержанной — победы и, очевидно, предвкушением того, чем сможет отомстить мне, представителю мужской части населения этого мира, за те бесконечные поражения, которые ей пришлось пережить. Я подумал о её обещании показать мне, что значит рабский ошейник. Если она выиграет, у меня было мало сомнений в том, что она не выполнит свою угрозу.
— Ну так что, хозяин? — с вызовом поинтересовалась она.
На лице её отражалась вся буря испытываемых ею переживаний. У меня не было никакого желания сделаться её рабом. Нет, решил я, если одному из нас суждено находиться в подчинении другого, это непременно будет очаровательная мисс Кардуэл.
— Пари принято, моя маленькая рабыня, — усмехнулся я.
Она радостно рассмеялась и, поднявшись на цыпочки, притушила свисающий с потолка светильник.
Затем среди разложенных в фургоне богатых трофеев она выбрала показавшиеся ей достойными этой минуты одеяния.
В полупрозрачных шелках наслаждений она действительно выглядела впечатляюще.
— Ты готов стать рабом? — поинтересовалась она.
— Пока ещё ты носишь ошейник, — возразил я.
Она уронила голову, с деланным смирением произнесла: «Да, господин» — и тут же бросила на меня озорной взгляд.
Я жестом приказал ей подойти, и она послушно приблизилась.
Я приказал ей прильнуть к моей груди, и она, повинуясь, опустилась рядом со мной.
Лежа в моих объятиях, она снова стрельнула в меня глазами.
— Ты уверен, что готов быть рабом? — спросила она.
— Можешь не беспокоиться, — пообещал я.
— Мне будет приятно иметь тебя своим рабом.
— Можешь не беспокоиться, — пообещал я.
— Мне будет приятно иметь тебя своим рабом. Я всегда хотела иметь красивого раба-мужчину.
— Хватит, успокойся, — оборвал я её.
— Да, хозяин, — послушно сказала она.
Я снял с неё шелка наслаждения и отбросил их в сторону.
— А теперь я хочу оценить поцелуй моей рабыни, — распорядился я.
— Да, хозяин, — отозвалась она.
— Наполненный страстью поцелуй, — предупредил я.
В притворной страсти она прильнула ко мне губами.
Взяв её за ошейник, я оторвал её от себя, повалил на пол и прижал спиной к густому ворсу ковра.