— Наши внуки, а может быть, даже дети уже воспринимали бы все как
данное.
— Нам не должно быть безразлично, что именно наши дети будут
воспринимать как данное.
— Моральные критерии гуманизма, — сказал Хлебовводов, слабо
усмехнувшись.
— У нас нет других критериев, — возразил Фарфуркис.
— К сожалению, — сказал Хлебовводов.
— К счастью, коллега, к счастью. Всякий раз, когда человечество
пользовалось другими критериями, оно жестоко страдало.
— Я знаю это. Хотел бы я этого не знать. — Хлебовводов посмотрел на
Лавра Федотовича. — Проблема, которую мы здесь решаем, поставлена
некорректно. Она базируется на смутных понятиях, на неясных формулировках,
на интуиции. Как ученый, я не берусь решать эту задачу. Это было бы
несерьезно. Остается одно: быть человеком. Со всеми вытекающими отсюда
последствиями. Я — против территориального контакта… Это ненадолго! —
возбужденно выкрикнул он, всем телом подавшись в сторону неподвижного
Пришельца. — Вы должны нас правильно понять. Я уверен, что это —
ненадолго. Дайте нам время, мы ведь так недавно вышли из хаоса, мы еще по
пояс в хаосе…
Лавр Федотович посмотрел на Фарфуркиса.
— Я могу лишь повторить то, что говорил раньше, — негромко сказал
Фарфуркис.
— Меня никто ни в чем не переубедил. Я против всякого контакта на
исторически длительные сроки… Я абсолютно уверен, — вежливо добавил он,
— что высокая договаривающаяся сторона восприняла бы всякое иное наше
решение как свидетельство самонадеянности и социальной незрелости. — Он
коротко поклонился в сторону Пришельца.
— Полковник? — произнес Лавр Федотович.
— Категорически против всякого контакта, — отозвался полковник,
продолжая писать. — Категорически и безусловно. — Он перебросил Зубо
очередную записку. — Обоснований не привожу, но прошу оставить за мной
право сказать еще несколько слов по этому поводу через десять минут.
Лавр Федотович осторожно положил диктофон и медленно поднялся.
Пришелец тоже поднялся. Они стояли друг против друга, разделенные огромным
столом, заваленным справочниками, футлярами микрокниг, катушками
видеомагнитной записи.
— Мне нелегко сейчас говорить, — начал Лавр Федотович. — Нелегко уже
потому, что обстоятельства требуют, вероятно, высокой патетики и слов, не
только точных, но и торжественных. Однако здесь, у нас на Земле, все
патетическое в силу ряда обстоятельств претерпело за последний век
решительную инфляцию. Поэтому я постараюсь быть просто точным. Вы
предложили нам дружбу и сотрудничество во всех аспектах цивилизации.
Это
предложение беспрецедентно в человеческой истории, как беспрецедентен и
сам факт появления инопланетного существа на нашей планете, и как
беспрецедентен наш ответ на ваше предложение. Мы отвечаем вам отказом по
всем пунктам предложенного вами договора, мы отказываемся выдвинуть какой
бы то ни было контрдоговор, мы категорически настаиваем на полном
прекращении каких бы то ни было контактов между нашими цивилизациями и
между их отдельными представителями. С другой стороны, нам не хотелось бы,
чтобы такой категорический, недружелюбный по форме отказ углубил бы
пропасть между нашими культурами, пропасть, и без того едва преодолимую.
Мы имеем заявить, что идея контакта между различными цивилизациями в
космосе признается нами в принципе полезной и многообещающей. Мы имеем
подчеркнуть, что идея контакта с древнейших времен входила в сокровищницу
самых лелеемых, самых гордых замыслов нашего человечества. Мы имеем
уверить вас, что наш отказ ни в коем случае не должен рассматриваться вами
как движение враждебное, основанное на скрытом недружелюбии или связанное
с физиологическими и иными инстинктивными предрассудками. Нам хотелось бы,
чтобы причины отказа были вам известны, вами поняты и если не одобрены,
то, по крайней мере, приняты к сведению.
Хлебовводов и Фарфуркис в неподвижном напряжении, не мигая, глядели
на Лавра Федотовича. Полковник получил ответ на последнюю записку, сложил
все карточки в аккуратную пачку и тоже стал смотреть на Лавра Федотовича.
— Неравенство между нашими цивилизациями огромно, — продолжал тот. —
Я не говорю о неравенстве биологическом — природа одарила вас более щедро,
чем нас. Не стоит говорить и о неравенстве социальном — вы давно уже
прошли ту стадию общественного развития, в которую мы едва лишь вступили.
И уж, конечно, я не говорю о неравенстве научно-техническом — по самым
скромным подсчетам, вы обогнали нас на несколько веков. Я буду говорить о
прямом следствии этих трех аспектов неравенства, — о гигантском
психологическом неравенстве, которое и является главной причиной неудачи
наших переговоров. Нас разделяет гигантская революция в массовой
психологии, к которой мы только начали готовиться и о которой вы,
наверное, давно уже забыли. Психологический разрыв не позволяет нам
составить правильное представление о целях вашего прибытия сюда, мы не
понимаем, зачем ВАМ нужны дружба и сотрудничество с нами. Ведь мы
только-только вышли из состояния беспрерывных войн, из мира кровопролития
и насилия, из мира лжи, подлости, корыстолюбия, мы еще не отмылись от
грязи этого мира, и когда мы сталкиваемся с явлениями, которые наш разум
не способен вскрыть, когда в нашем распоряжении остается только наш
огромный, но не освоенный еще опыт, наша психология побуждает нас строить
модель явления по нашему образу и подобию.