Сказка о Тройке

— Бурое! — закричал он. — Бурое! Что вы нам принесли, товарищ Зубо?
Почему синее, когда бурое? Лавр Федотович! Синее, а не бурое! А по
описанию — бурое, а не синее!..
Заседание взорвалось. Комендант изо всех сил бил себя в грудь
кулаками и клялся, что утром еще было бурое, не знает он, почему оно
посинело, само оно посинело, он его не красил и не подменял; Хлебовводов
требовал акта и все твердил про обманщика-мерина; Фарфуркис звал
прокурора, обвинял в подлоге и в попытке ввести в заблуждение
ответственный орган. Лавр Федотович молча сидел в противогазе, время от
времени отдирая пальцем край маски, чтобы подышать; а полковник проснулся
и, как петух на насесте, что-то неразборчиво выкрикивал, ошалело крутя
головой и рубая невидимого врага невидимой шашкой. Потом все утомились и
замолкли, только комендант из последних сил хрипел истово: «Иисусом
Христом нашим… сыном божиим… матерью его, пречистой девой Марией… не
красил!» Наконец затих и он. В образовавшейся паузе словно из Мамонтовой
пещеры густо прогудел голос Лавра Федотовича:
— Затруднение? Товарищ Фарфуркис, устраните.
Фарфуркис поправил галстук и произнес речь, из которой следовало, что
подобные случаи предусмотрены инструкцией, а именно двенадцатым параграфом
пятой главы четвертой ее части, где говорится черным по белому, что в
случае изменения внешнего вида или даже внутренней структуры
необъясненного явления надлежит составить акт по форме номер сто десять
дробь два. Он продемонстрировал Лавру Федотовичу форму и с его согласия
принялся было составлять акт, но тут обнаружилось, что при составлении
акта исходным материалом должны служить: а) необъясненное явление в его
настоящем виде и б) цветная его фотография (кинолента) в первоначальном
виде. Поскольку запуганный комендант пребывал в полуобморочном состоянии,
Фарфуркис сам полез в дело за фотографией (кинолентой) и немедленно
обнаружил, что фотографии (киноленты) в деле нет.
— Где фотография? — страшным голосом спросил он, таким страшным, что
комендант очнулся. — Где две цветные фотографии дела номер шестьдесят
четыре размером девять на двенадцать?
Комендант лишь слабо шевелил губами.
— Да ведь он преступник, — сказал Фарфуркис безмерно удивленным
тоном.
— Нет, — сказал комендант.
— Халатный саботажник! — сказал Фарфуркис, глядя на него с
отвращением.
— Нет! — простонал комендант. — Иисусом Христом… двенадцатью
святыми апостолами…
— Гнойный прыщ на лике местной администрации! — сказал Фарфуркис.
— Да нет же! — заорал комендант. — Я-то здесь при чем? Это Найсморк!
Он, а не я.

— Да нет же! — заорал комендант. — Я-то здесь при чем? Это Найсморк!
Он, а не я. Он же отказался!
— То есть как отказался?
— Я ему говорю: фотографируй. А он не желает! Фотографируй, говорю.
Нет, не фотографирует!.. Он же мне не подчиняется, он вам подчиняется!.. У
меня и допуска нет…
— Найсморка ко мне! — глухо прогудел Лавр Федотович, и комендант
кинулся вон из помещения.
— Не нравится мне этот Зубо, — сейчас же сказал Фарфуркис. —
Скользкая какая-то личность.
— Свиней откармливает, — живо сообщил профессор Выбегалло.
— Это нам известно, — сказал Фарфуркис.
— Дочка его… эта… развелась.
— Тоже известно.
— Брагу варит…
— Варит, — признал Фарфуркис. — И торгует…
— Иконы у него в доме, — сказал Выбегалло. — Староверские. И библию
он читает и конспектирует.
— Да? — сказал Фарфуркис. — Это интересно.
— Нузан савон келькешоз оси [Мы об этом тоже кое-что знаем], —
самодовольно произнес Выбегалло.
Тут Хлебовводов, который давно уже сидел с отрешенным лицом, уставясь
на банку с посиневшим делом, вдруг поднялся, приблизился к
демонстрационному столу и обошел его кругом. Погиб комендант, подумал я. И
точно: Хлебовводов взял банку в руки и взвесил ее на ладони.
— А ведь не будет здесь пуда, — сказал он. — Здесь, ежели хотите
знать, и полпуда нет. То-то же я смотрю, что в описании сказано — десять
литров, а банка мне хорошо знакомая, пятилитровая. Знаю такие банки,
всегда из них закусываю. А вот тут и этикетка есть… «Огурцы соленые…
Емкость пять литров». Чувствуете, на что я намекаю? Чувствуете?
Лавр Федотович содрал с лица противогаз и нацелился биноклем на
банку. Выбегалло даже пасть разинул от любопытства. Фарфуркис с
остервенением листал свою книжку, а я соображал, что теперь будет с
комендантом: просто ли перевод с понижением или приклеют ему уголовщину.
Жалко мне было коменданта. Симпатичный он был человек, хоть и дурак.
— И ведь еще ничего не известно, — сказал Хлебовводов, сосредоточенно
нюхая дело. — Он, может быть, отлил, а потом водой разбавил… и вообще
это, может быть, вода. Набросал туда синьки для крепости и думает, что
дело в шляпе…
Дверь распахнулась, и в комнату, нагнув голову, ввалился, держа руки
в карманах, длинный и тощий Найсморк.
Прямо с порога он затянул, глядя в нижний дальний угол комнаты: «Ну
чего еще… Опять придираетесь… Чего еще я вам не угодил…» Однако на
него не обратили внимания. Все взгляды зловеще скрестились на бледном
коменданте, который выглядывал из-за спины Найсморка и тоже ныл: «…Вот
он пускай и отвечает, а я что.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65