— Пункт шестой, — нерешительно зачитал комендант. — Образование:
высшее син… кри… кре… кретическое.
Фарфуркис дернулся и пискнул, но опять не посмел. Хлебовводов ревниво
вскинулся:
— Какое? Какое образование?
— Синкретическое, — повторил комендант единым духом.
— Ага, — сказал Хлебовводов и поглядел на Лавра Федотовича.
— Это хорошо, — веско произнес Лавр Федотович. — Народ любит
самокритику. Продолжайте докладывать, товарищ Зубо.
— Пункт седьмой. Знание иностранных языков: все без словаря.
— Чего-чего? — сказал Хлебовводов.
— Все, — повторил комендант. — Без словаря.
— Вот так самокритическое, — сказал Хлебовводов. — Ну ладно, мы это
проверим.
— Пункт восьмой. Профессия и место работы в настоящее время: читатель
поэзии, ам-фи-бра-хист, пребывает в краткосрочном отпуске. Пункт
девятый…
— Подождите, — сказал Хлебовводов. — Работает-то он где?
— В настоящее время он в отпуске, — пояснил комендант. — В
краткосрочном.
— Это я без тебя понял, — возразил Хлебовводов. — Я говорю:
специальность у него какая?
Комендант поднял папку к глазам.
— Читатель… — сказал он. — Стихи, видно, читает.
Хлебовводов ударил по столу ладонью.
— Я тебе не говорю, что я глухой, — сказал он. — Что он читает, это я
слышал. Читает и пусть себе читает в свободное от работы время.
Специальность, говорю! Работает где, кем?
Выбегалло отмалчивался, и я не вытерпел.
— Его специальность — читать поэзию, — сказал я. — Он
специализируется по амфибрахию.
Хлебовводов посмотрел на меня с подозрением.
— Нет, — сказал он. — Амфибрахий — это я понимаю. Амфибрахий там…
то, се… Я что хочу уяснить? Я хочу уяснить, за что ему жалованье плотят,
зарплату.
— У них зарплаты как таковой нет, — пояснил я.
— А! — обрадовался Хлебовводов. — Безработный! — Но он тут же опять
насторожился. — Нет, не получается!.. Концы с концами у вас не сходятся.
Зарплаты нет, а отпуск есть. Что-то вы тут крутите, изворачиваетесь вы тут
что-то…
— Грррм, — произнес Лавр Федотович. — Имеется вопрос к докладчику, а
также к научному консультанту. Профессия дела номер семьдесят два.
— Читатель поэзии, — быстро сказал Выбегалло. — И вдобавок… эта…
амфибрахист.
— Место работы в настоящее время, — сказал Лавр Федотович.
— Пребывает в краткосрочном отпуске. Отдыхает, значить, краткосрочно.
Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону
Хлебовводова.
— Имеются еще вопросы? — осведомился он.
Отдыхает, значить, краткосрочно.
Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону
Хлебовводова.
— Имеются еще вопросы? — осведомился он.
Хлебовводов тоскливо заерзал. Простым глазом было видно, как высшая
доблесть солидарности с мнением начальства борется в нем с не менее
высоким чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил,
хотя и с заметным для себя ущербом.
— Что я должен сказать, Лавр Федотович, — залебезил Хлебовводов. —
Ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист — это вполне понятно.
Амфибрахий там… то, се… И насчет поэзии все четко. Пушкин там,
Михалков, Корнейчук… А вот читатель… Нет же в номенклатуре такой
профессии! И понятно, что нет. А то как это получается? Я, значит, стишки
почитываю, а мне за это — блага, мне за это — отпуск… Вот что я должен
уяснить.
Лавр Федотович взял бинокль и воззрился на Выбегаллу.
— Заслушаем мнение консультанта, — объявил он.
Выбегалло поднялся.
— Эта… — сказал он и погладил бороду. — Товарищ Хлебовводов
правильно здесь заостряет вопрос и верно расставляет акценты. Народ любит
стихи — се ля мэн сюр ле кер ке же ву ле ди! [Я говорю вам это, положив
руку на сердце] Но всякие ли стихи нужны народу? Же ву деманд анпе [Я вас
спрашиваю], всякие ли? Мы с вами, товарищи, знаем, что далеко не всякие.
Поэтому мы должны очень строго следовать… эта… определенному, значить,
курсу, не терять из виду маяков и… эта… ле вин этире иль фо ле боар
[Когда вино откупорено, его следует выпить]. Мое личное мнение вот какое:
эдэ — туа э дье тедера [Помогай себе сам, тогда и бог тебе поможет]. Но я
предложил бы еще заслушать присутствующего здесь представителя товарища
Привалова, вызвать его, так сказать, в качестве свидетеля…
Лавр Федотович перевел бинокль на меня. Хлебовводов сказал:
— А что ж, пускай. Все равно он постоянно выскакивает, не терпится
ему, вот пускай и прояснит, раз он такой шустрый…
— Вуаля, — с горечью сказал Выбегалло, — ледукасьен куон донно женжен
дапрезан! [Вот воспитание, какое дают теперь молодым людям]
— Вот я и говорю, пускай, — повторил Хлебовводов.
— Слово предоставляется свидетелю Привалову, — произнес Лавр
Федотович, опуская бинокль.
Я сказал:
— У них там очень много поэтов. Все пишут стихи, и каждый поэт,
естественно, хочет иметь своего читателя. Читатель же — существо
неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Он с удовольствием
читает хорошие стихи и даже заучивает их наизусть, а плохие знать не
желает. Создается ситуация несправедливости, неравенства, а поскольку
жители там очень деликатны и стремятся, чтобы всем было хорошо, создана
специальная профессия — читатель.