Сказка о Тройке

Нет, он, старший из магистров, не знает общего решения
поднятой здесь проблемы. Ему кажется совершенно естественным, что каждый
из присутствующих ищет частное решение — в соответствии со своей духовной
конституцией. Например, он, Роман, глядит сейчас в это вот зеркало и видит
в нем смуглое худощавое лицо, сверкающие жгуче черные глаза и чрезвычайно
редкий в этих широтах, а потому дефицитный, горбатый гасконский нос. Между
тем у товарища Голого, администратора в высшей степени авторитетного и
состоящего в приватном знакомстве с небезызвестным товарищем Вунюковым,
имеется среди прочих детей любимая дочь на выданье по имени Ирина. Назвав
имя, он, Роман, полагает, что сказал уже более, чем достаточно, и имеет
только добавить, что товарищ Голый, насколько известно, никогда и не в чем
не отказывает товарищу Ирине; что товарищ Вунюков, по имеющимся сведениям,
с большой охотой выполняет практически все просьбы товарища Голого; и что
задача, таким образом, сводится лишь к созданию ситуации, когда товарищ
Ирина вознамерится выполнять все существенные просьбы товарища Романа,
старшего из магистров. Пока в своем активе он, Роман, числит: три
бессонных ночи, заполненных чтением наизусть поэта Гумилева; два кошмарных
вечера, проведенных у товарища Голого в беседах о хорканье вальдшнепов и
чуфыканье тетеревов; ежедневное мучительное бритье опасной бритвой;
сожженную нынче днем на пляже спину и хроническую боль в лицевых мускулах
— следствие непрекращающейся мужественной улыбки.
— Победа будет за мной, — заключил Роман, натягивая пиджак. — И тогда
я вас не забуду, мои дорогие фаталисты, моралисты и уголовники!
Он сделал ручкой, построил на лице мужественную улыбку и вышел,
посвистывая. Клоп, потеряв надежду самовыразиться, с независимым ведом
выскользнул за ним. Только сейчас я заметил, что Феди в комнате тоже нет.
Федя был очень чуток к напряженности в отношениях и, вероятно, счел за
благо удалиться, когда Витька начал орать на Эдика.
— Может, хватит трепаться? — сказал я утомленно. — Может, лучше
пойдем прогуляемся?
— Я знаю только одно, — не обратив на меня внимания, сказал Эдик. —
Все, что ты говорил здесь, Виктор, ты никогда не осмелишься повторить ни
Жиану Жиакомо, ни Федору Симеоновичу. И уж, во всяком случае, ты никогда
не расскажешь им, как тебе достался пришелец.
Это был удар большой жестокости и силы. Я даже поразился, как
вежливый Эдик позволил себе это. Жиан Жиакомо и Федор Симеонович, учителя
Витьки, принадлежали к предельно узкому кругу людей, которых Витька
уважал, любил и вообще принимал во внимание.
Грубый Корнеев, только что нахально скаливший зубы в лицо Эдику,
почернел, как удавленник. Он искал слов, грубых, оскорбительных слов, и не
находил их. Тогда он стал искать грубые жесты. Он вскочил и пробежался по
потолку. Потом он превратился в камень, полежал так, раздумывая, и,
отыскав жест, вернул себе прежний вид. Он извлек из-под кровати
комендантский бидон, аккуратно поставил его посередине комнаты, отошел в
угол, разбежался и пнул бидон ногой с такой силой, что бидон исчез.

Он извлек из-под кровати
комендантский бидон, аккуратно поставил его посередине комнаты, отошел в
угол, разбежался и пнул бидон ногой с такой силой, что бидон исчез. Потом
он оглядел нас желтыми глазами, крикнул: «Ну и пр-ропадайте тут,
вегетарианцы!» — и исчез сам.
Несколько минут мы с Эдиком сидели молча. Говорить было не о чем.
Затем Эдик тихонько сказал:
— Я хотел бы осмотреть Колонию, Саша. Ты меня не проводишь?
— Пойдем, — сказал я. — Только я не буду бродить с тобой, ты сам все
осмотришь. А то я обещал Спиридону кое-что почитать.
Эдик не возражал. Я взял папку с японскими материалами, и мы вышли в
коридор. По коридору, заложив руки за спину, прогуливался Клоп Говорун,
задумчиво прислушиваясь к каким-то своим ощущениям. Я сообщил ему, что иду
к Спиридону.
— Да-да, — рассеянно отозвался он. — Обязательно.
— Так пошли? — предложил я.
— Я занят! — раздраженно сказал Клоп. — Разве вы не видите, что я
занят? Идите к своему Спиридону, я потом к вам присоединюсь… Некоторые
люди, — сказал он Эдику с любезной улыбкой, — бывают временами чрезвычайно
бестактны.
Эдик вспомнил, видимо, замечание, которое он сделал Витьке, и совсем
расстроился. До Колонии мы шли молча и около павильона, в котором жил
Спиридон, расстались. Эдик сказал, что он посмотрит, как тут и что, а
потом вернется сюда.
Под резиденцию Спиридону отвели бывший зимний бассейн. В низком
помещении ярко светили лампы, гулко плескала вода. Запах здесь стоял
ошеломляющий — холодный, резкий, от которого съеживалась кожа, а в мозгу
возникали неприятные ассоциации: вспоминалась преисподняя, пыточные камеры
и костяная нога нашей Бабы Яги. Но тут уж ничего нельзя было поделать.
Нужно было преодолеть первый спазм и ждать, пока принюхаешься. Я сел на
край бассейна, спустил ноги и положил папку рядом с собой. Спиридона видно
не было — вода волновалась, по ней прыгали блики, крутились маслянистые
пятна.
— Спиридон, — позвал я и постучал каблуком в стенку бассейна.
Вот это больше всего раздражало меня в Спиридоне: наверняка ведь
видит, что пришли к нему в гости, папку ему принесли, которую он просил, и
не Выбегалло какой-нибудь пришел, а старый приятель, который все эти
штучки наизусть знает, — и все-таки нет! Обязательно надо ему лишний раз
показать, какой он могущественный, какой он непостижимый и как легко он
может спрятаться в прозрачной воде.
Оказался он, разумеется, прямо у меня под ногами. Я увидел его
подмигивающий глаз величиной с тарелку.
— Ну хорошо, хорошо, — сказал я. — Красавец. Ничего не вижу, только
глаз вижу. Очень эффектно. Как в цирке.
Тогда Спиридон всплыл. То есть не то чтобы он всплыл, он, собственно,
и не погружался, он все время был у поверхности, просто теперь он позволил
себе быть увиденным.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65