Глаза его
выкатились, он с видом тихого идиота медленно обводил дрожащим пальцем
огромную красную припухлость у себя на лбу.
— Есть предложение, — продолжал Лавр Федотович. — Ввиду представления
собой делом номер тридцать восемь под названием Коровье Вязло
исключительной опасности для народа подвергнуть названное дело высшей мере
рационализации, а именно признать названное необъясненное явление
иррациональным, трансцендентным, а следовательно, реально не существующим,
и как таковое исключить навсегда из памяти народа, то есть из
географических и топографических карт.
Хлебовводов и Фарфуркис бешено захлопали в ладоши. Лавр Федотович
извлек из-под сиденья свой портфель и положил его плашмя к себе на колени.
— Акт! — воззвал он.
На портфель лег акт о высшей мере.
— Подписи!!
На акт пали необходимые подписи.
— ПЕЧАТЬ!!!
Лязгнула дверца сейфа, волной накатила канцелярская затхлость, и
перед Лавром Федотовичем возникла Большая Круглая Печать. Лавр Федотович
взял ее обеими руками, занес над актом и с силой опустил. Мрачная тень
прошла по небу, автомобиль слегка присел на рессорах. Лавр Федотович убрал
портфель под сиденье и продолжал:
— Коменданту Колонии товарищу Зубо за безответственное содержание в
Колонии иррационального, трансцендентного, а следовательно, реально не
существующего болота Коровье Взяло, а также за необеспечение безопасности
работы Тройки объявить строгий выговор, но без занесения. Есть еще
предложения?
Слегка повредившийся от треволнений Хлебовводов внес предложение
приговорить коменданта Зубо к расстрелу с конфискацией имущества и с
поражением родственников в правах на двенадцать лет. Однако Фарфуркис
слабым голосом возразил, что такой меры социальной защиты Тройка применить
не вправе, что у него, Фарфуркиса, есть сильное желание подать на
коменданта в суд, но что в конечном счете он, Фарфуркис, полностью
поддерживает Лавра Федотовича.
— Следующий, — произнес Лавр Федотович. — Что у нас сегодня еще,
товарищ Зубо?
— Заколдованное место, — убито сказал комендант. — Недалеко отсюда,
километров пять.
— Комары? — осведомился Лавр Федотович.
— Христом богом… — сказал комендант. — Спасителем нашим… Нету их
там. Муравьи разве что…
— Хорошо, — констатировал Лавр Федотович. — Осы? Пчелы? — продолжал
он, обнаруживая высокую прозорливость и неусыпную заботу о народе.
— Ни боже мой, — сказал комендант искренне.
Лавр Федотович долго молчал.
— Бешеные быки? — спросил он наконец.
Комендант заверил его, что ни о каких быках в этих окрестностях не
может быть и речи.
— Осы? Пчелы? — продолжал
он, обнаруживая высокую прозорливость и неусыпную заботу о народе.
— Ни боже мой, — сказал комендант искренне.
Лавр Федотович долго молчал.
— Бешеные быки? — спросил он наконец.
Комендант заверил его, что ни о каких быках в этих окрестностях не
может быть и речи.
— А волки? — спросил Хлебовводов подозрительно.
Но в окрестностях не было и волков, а также медведей, о которых
вовремя вспомнил Фарфуркис. Пока они упражнялись в зоологии, я
рассматривал карту, выискивая кратчайшую дорогу к заколдованному месту.
Высшая мера уже оказала свое действие. На карте был Китежград, была река
Китежа, было озеро Звериное, были какие-то Лопухи, болота же Коровье
Вязло, которое распространялось раньше между озером Звериным и Лопухами,
больше не было. Вместо него на карте имело место анонимное белое пятно,
какое можно видеть на старинных картах на месте Антарктики.
Мне было дано указание продолжать движение, и мы поехали. Мы миновали
овсы, пробрались сквозь стадо коров, обогнули рощу Круглую, форсировали
ручей Студеный и через полчаса оказались перед местом заколдованным.
Это был холм. С одной стороны он порос лесом. Вероятно, раньше здесь
кругом стоял сплошной лес, тянувшийся до самого Китежграда, но его свели,
и осталось только то, что было на холме. На самой вершине виднелась
почерневшая избушка, по склону перед нами бродили две коровы с теленком
под охраной большой понурой собаки. Возле крыльца копались в земле куры, а
на крыше стояла коза.
— Что же вы остановились? — спросил меня Фарфуркис. — Надо же
подъехать, не пешком же нам…
— И молоко у них, по всему видать, есть… — добавил Хлебовводов. — Я
бы молочка сейчас выпил. Когда, понимаешь, грибами отравишься, очень
полезно молочка выпить. Ехай, ехай, чего стали!
Я попытался объяснить им, что подъехать к холму ближе невозможно, но
объяснения мои были встречены таким ледяным изумлением Лавра Федотовича,
заразившегося мыслью о целебных свойствах парного молочка, такими
стенаниями Фарфуркиса: «Сметана! С погреба!», что я не стал спорить. Мне и
самому было любопытно еще раз проехаться по этой дороге.
Я включил двигатель, и машина весело покатилась к холму. Спидометр
принялся отсчитывать километры, шины шуршали по колючей травке. Лавр
Федотович неукоснительно глядел вперед, а заднее сиденье в предвкушении
молока и сметаны затеяло спор, чем на болотах питаются комары. Хлебовводов
вынес из личного опыта суждение, что комары питаются исключительно
ответственными работниками, совершающими инспекционные поездки. Фарфуркис,
выдавая желаемое за действительное, уверял, что комары живут самоедством.
Комендант же кротко, но настойчиво лепетал о божественном, о какой-то
божьей росе и жареных акридах.