— По-моему… — пробормотал он. — Нет… Эгоист… Не может быть…
Как же так…
— Спасибо, Федя, — сказал вежливый Эдик. — Это была шутка. — Он
оглядел нас. — Вы хотите сказать, что здесь имеет место бюрократическая
волокита, из-за которой я вынужден буду задержаться?
— Нет, — сказал я. — Нашей простой, многократно описанной и
разоблаченной бюрократической волокитой здесь, к сожалению, и не пахнет.
— Волокита! — презрительно сказал Витька и сплюнул сквозь зубы на
одуванчик.
Одуванчик увял.
— Волокита… — мечтательно произнес Роман. — Волокита, Эдик, это, в
сущности, прекрасно. Несешь, бывало, на подпись что-нибудь исходящее, а
бухгалтер, шалун этакий, посылает тебя за визой к директору… Идешь к
директору, а у директора, естественно, совещание, надобно подождать,
садишься в кожаные кресла, пощебечешь с референтом, полистаешь газету, а
там, глядишь, и совещание закончилось, — возвращаешься к бухгалтеру, а
бухгалтер, шалунишка, на обеде… Садишься в кожаные кресла, пощебечешь со
счетоводом…
— Золотые люди, — сказал Витька. — День-два, и все готово…
— А здесь? — спросил Эдик с интересом.
— А здесь, Эдик, — сказал я, — ничего этого и в заводе нет. Здесь у
нас — ТПРУНЯ!
— Ну и что же? Я знаю.
— Ты знаешь, что такое ТПРУНЯ? — осведомился Роман.
— Знаю. Тройка По Распределению и Учету Необъяснимых Явлений.
Витька хрипло захохотал.
— Да, — сказал Роман, качая головой. — Распределение, значит, и Учет.
И как же ты себе это представляешь?
Эдик пожал плечами.
— Я никак это себе не представляю. Зачем? Два месяца назад я подал
заявку. Месяц назад меня любезно известили о том, что моя заявка
зарегистрирована. Сегодня мне понадобился экспонат из Колонии
необъясненных явлений, и я за ним прибыл. Вот и все.
— Шалунишки! — вскричал вдруг Панург. — Учетчики-бухгалтеры! А между
прочим, матриархат имеет свои преимущества! В Центральном московском
бассейне некий гражданин повадился подныривать под купальщиц и хватать их
за ноги. И вот одна из купальщиц, изловчившись, саданула его, нахального,
ногой по голове. — Панург захохотал во все горло. — Она попала ему по
челюсти, а сама вышла и отправилась одеваться. Проходит время, а
нахального гражданина нет и нет. Вытащили его… — Панург снова захохотал.
— Вытащили они его… — Панург еле говорил от смеха. — Вытащили,
понимаете, они его, а он уже холодный! И челюсть сломана…
Все мы, кроме Эдика, тоже не могли удержаться от жуткого смеха, хотя
я ощутил некий озноб, Роман побледнел лицом, а по шерстистому загривку
Феди прошла волна. Витька же, отсмеявшись, сплюнул на анютины глазки и
спросил Эдика:
— Понял?
— Не совсем, — сказал Эдик, рассматривая Панурга, утиравшего глаза
шутовским колпаком.
Витька же, отсмеявшись, сплюнул на анютины глазки и
спросил Эдика:
— Понял?
— Не совсем, — сказал Эдик, рассматривая Панурга, утиравшего глаза
шутовским колпаком.
— Не смешно тебе? — спросил Витька.
— Честно говоря, нет, — ответил Эдик.
— Ничего, привыкнешь, — пообещал Витька. — Время у тебя еще есть.
— Да, — сказал Роман. — Время у тебя теперь есть. Никогда в жизни не
было у тебя так много времени. И я сейчас объясню тебе, почему. ТПРУНЯ,
Эдик, это не Тройка По Распределению и Учету. ТПРУНЯ, Эдик, это Тройка По
Рационализации и Утилизации.
— Ну и что же? — спросил Эдик.
— Он воображает, будто ТПРУНЯ — это что-то вроде кладовщика, — с
сожалением сказал Роман, обращаясь ко мне и к Витьке. — Он воображает,
будто стоит ему принести накладную, как он тут же получит все, что ему
положено… Что есть ТПРУНЯ? — осведомился он в пространство.
Я немедленно откликнулся:
— ТПРУНЯ — есть авторитетный административный орган, неукоснительно и
неослабно выполняющий свои функции и никогда не подменяющий собою других
административных органов.
— Понял? — сказал Витька Эдику. — Кладовщик — это кладовщик, а ТПРУНЯ
— это ТПРУНЯ.
— Позвольте, — сказал Эдик, но Роман продолжал:
— Что есть Рационализация?
— Рационализация, — мрачно ответствовал Витька, — это такая поганая
дрянь, когда необъясненное возвышается или низводится авторитетными
болванами до уровня повседневщины.
— Однако позвольте… — сказал смущенный Эдик.
— А что есть Утилизация? — вопросил Роман.
— Утилизация, — сказал я Эдику, — есть признание или категорическое
непризнание за рационализированным явлением права на существование в нашем
бренном реальном мире.
Эдик опять попытался что-то сказать, но Роман упредил его:
— Могут ли решения Тройки быть обжалованы?
— Да, могут, — сказал я. — Но результаты не воспоследуют.
— Как мордой об стол, — разъяснил Корнеев.
Эдик безмолвствовал. Выражение решительности и готовности к
благородному протесту медленно сползало с его лица.
— Авторитетны ли для Тройки, — тоном провинциального адвоката спросил
Роман, — рекомендации и пожелания заинтересованных лиц?
— Нет, не авторитетны, — сказал я. — Хотя и рассматриваются. В
порядке поступления.
— Что есть заинтересованное… — начал Роман, но Эдик перебил его.
— Неужели Печать? — спросил он с ужасом.
— Да, — сказал Роман. — Увы.
— Большая?
— Очень большая, — сказал Роман.
— Ты такой еще не нюхивал, — добавил Витька.
— И круглая?
— Зверски круглая, — сказал Роман. — Никаких шансов.
— Но позвольте, — сказал Эдик, с видимым усилием стараясь подавить
растерянность.