Сказка о Тройке

Сказка о Тройке

Автор: Братья Стругацкие

Жанр: Фантастика

Год: 2009 год

Аркадий и Борис Стругацкие. Сказка о Тройке

НИИЧАВО — 2

ИСТОРИЯ НЕПРИМИРИМОЙ БОРЬБЫ ЗА ПОВЫШЕНИЕ ТРУДОВОЙ ДИСЦИПЛИНЫ,
ПРОТИВ БЮРОКРАТИЗМА, ЗА ВЫСОКИЙ МОРАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ,
ПРОТИВ ОБЕЗЛИЧКИ,
ЗА ЗДОРОВУЮ КРИТИКУ И ЗДОРОВУЮ САМОКРИТИКУ,
ЗА ЛИЧНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ КАЖДОГО,
ЗА ОБРАЗЦОВОЕ СОДЕРЖАНИЕ ОТЧЕТНОСТИ
И ПРОТИВ НЕДООЦЕНКИ СОБСТВЕННЫХ СИЛ

1

Мы сидели на травке в пыльном скверике под окнами заводского
управления и переваривали обед — каждый по-своему. Федя читал
«Китежградские новости», медленно ведя по строчкам черным неразгибающимся
пальцем; мрачный Витька Корнеев лелеял обуревавшие его черные замыслы;
Эдик Амперян спрашивал, Роман Ойра-Ойра отвечал, а я, не теряя
драгоценного времени, загорал себе подмышки. Комаров и слепней поблизости
не было, они тоже, вероятно, переваривали обед.
Внизу под обрывом величественно несла в своих хрустальных струях
ядовито-оранжевые сточные воды прохладная Китежа. На другом берегу сладко
томились под солнцем заливные луга. По ровной желтой насыпи, выбрасывая
белые дымки, полз игрушечный поезд. На горизонте в парном мареве синела
зубчатая кромка далекого леса. Над серыми башнями Старой крепости, сверкая
солнечными зайчиками, совершало эволюции небольшое летающее блюдце.
Окна заводского управления были раскрыты, и слышно было, как пишущие
машинки вяло и неубедительно отвечают на энергичные напористые очереди
бухгалтерских «рейнметаллов». Зажмурившись, можно было легко представить
себя в районе боев местного значения. В полуподвале управления, подчиняясь
сложному ритму, сдвоенно и тяжело грохали печатающие механизмы
табуляторов. Пикирующими бомбардировщиками визжали и завывали на складе
циркулярные пилы. По бомбардировщикам выпускали обойму за обоймой
скорострельные пневматические молотки. В ремонтных мастерских, устрашающе
лязгая гусеницами, разворачивались танки, а где-то в цехах дальнобойно
ухал паровой молот. Кроме того, у ворот склада разгружали машину листового
железа — звуки были сочные, военные, но я не мог подобрать для них
удовлетворительную аналогию.
— А это что за развалина? — спрашивал Эдик.
— А это Старый Китежград, — отвечал Роман.
— Тот самый?
— Тот самый. Двенадцатый век.
— А почему только две башни? — спросил Эдик.

Роман объяснил ему, что до осады было четыре: Кикимора, Аукалка,
Плюнь-Ядовитая и Уголовница. Годзилла прожег стену между Аукалкой и
Уголовницей, ворвался во двор и вышел защитникам в тыл. Однако был он
дубина, по слухам — самый здоровенный и самый глупый из четырехглавых
драконов. В тактике он не разбирался и не хотел, а потому, вместо того,
чтобы сосредоточенными ударами сокрушить одну башню за другой, кинулся на
все четыре сразу, благо голов как раз хватало. В осаде же сидела нечисть
бывалая и самоотверженная, братья Разбойники сидели, Соловей Одихмантьевич
и Лягва Одихмантьевич, с ними — Лихо Одноглазое, а также союзный злой дух
Кончар по прозвищу Прыщ. И Годзилла, естественно, пострадал через дурость
свою и жадность. Вначале, правда, ему повезло осилить Кончара, скорбного в
тот день вирусным гриппом, и в Плюнь-Ядовитую алчно ворвался Годзиллов
прихвостень Вампир Беовульф, который, впрочем, тут же прекратил военные
действия и занялся пьянством и грабежами. Однако это был первый и
единственный успех Годзиллы за всю кампанию. Соловей Одихмантьевич на
пороге Аукалки дрался бешено и весело, не отступая ни на шаг, Лягва
Одихмантьевич по малолетству отдал было первый этаж Кикиморы, но на втором
закрепился, раскачал башню и обрушил ее вместе с собою на атаковавшую его
голову в тот самый момент, когда хитрое и хладнокровное Лихо Одноглазое,
заманившее правофланговую голову в селитряные подвалы Уголовницы, взорвало
башню на воздух со всем содержимым. Лишившись половины голов, и без того
недалекий Годзилла окончательно одурел, пометался по крепости, давя своих
и чужих, и, брыкаясь, кинулся в отступ. На том бой и кончился.
Захмелевшего Беовульфа Соловей Одихмантьевич прикончил акустическим
ударом, после чего сам скончался от множественных ожогов. Уцелевшие
ведьмы, лешие, водяные, аукалки, кикиморы и домовые перебили
деморализованных вурдалаков, троллей, гномов, сатиров, наяд и дриад, и,
лишенные отныне руководства, разбрелись в беспорядке по окрестным лесам.
Что же касается дурака Годзиллы, то его занесло в большое болото,
именуемое ныне Коровьим Вязлом, где он вскорости и подох от газовой
гангрены.
— Любопытно, — проговорил Эдик, разглядывая из-под ладони заросшие
серые глыбы Аукалки и Плюни-Ядовитой. — А вход туда свободный?
— Свободный, — ответил Роман. — За пятачок.
— Жалко, — сказал Эдик. — Не успею я туда сходить.
Роман промолчал, а Витька Корнеев, отвлекшись от черных мыслей,
посмотрел на Эдика с состраданием.
— А вот это блюдце? — спросил Эдик. — Это наше блюдце?
— Наверное, — сказал Роман, — колонист какой-нибудь упражняется.
Чтобы навыков не растерять.
— А где сама Колония?
— В городском парке, вон на том конце города.

— Сходим? — предложил Эдик.
— Успеется, — сказал Роман.
Эдик посмотрел на часы.
— Четыре часа уже, — сказал он озабоченно, — До приема остается всего
час, но, может быть, успеем? А то пока разговоры, пока бумаги подпишут…
— Пока тебе подпишут здесь бумаги, шляпа ты фетровая, — сказал грубый
Корнеев, — и пока кончатся все разговоры, ты здесь и накупаешься, и
назагораешься, и на лыжах находишься, и женишься, и разведешься (Эдик
посмотрел на него с изумлением), от Колонии тебя будет тошнить, от этих
дурацких развалин тебя будет рвать…
— Что это с ним? — спросил Эдик, обращаясь к Роману. Роман, не говоря
ни слова, повалился на спину и задрал ногу на ногу. Тогда Эдик поглядел на
меня. Глаза у него были такие чистые, такие наивные, и весь он был такой
нездешний, такой уверенный в могуществе разума, такой свеженький из своего
отдела Линейного Счастья, еще пахнущий яблоками и детским смехом, такой
избалованный — избалованный дружбой с умными и добрыми людьми,
избалованный рациональностью и справедливостью, избалованный горним
воздухом чистого знания… Витька и Роман тоже были такими две недели
назад.
— Эдик, — ласково сказал я. — Ты намерен, я вижу, сегодня же вечером
вернуться в Институт?
— Да, — сказал Эдик. — А что?
— И времени у тебя нет, не так ли? Вся аппаратура готова, а завтра,
прямо с утра, ты хочешь начать?
— Естественно…
— И тебе так не терпится начать, что ты просто не можешь позволить
себе остаться здесь еще хотя бы на день, чтобы осмотреть Колонию?
— Д-да… Вообще-то, я бы с удовольствием, но… В чем дело?
— А внимательно осмотреть крепость? — спросил я.
— А поискать зубы Годзиллы, выбитые Соловьем Одихмантьевичем? —
предложил Роман.
— И еще девочки, — сказал Витька с горечью. — Ух, какие девочки в
Китежграде!
— Я не понимаю, ребята, — сказал Эдик. От обиды у него даже припухла
нижняя губа. — Не смешно.
— Ты еще не знаешь, до чего все это не смешно, — сказал Роман. — Тебе
вот даже не пришло в голову спросить, почему мы сидим здесь так долго —
Саша уже второй месяц, а мы с Витькой третью неделю. Уж не стал ли ты,
чего доброго, эгоистом?
— Ну как — почему… У Саши дела на заводе…
— А мы с Витькой?
— Ну… ну, я не знаю… В конце концов, почему я должен был об этом
думать?
— Эгоист! — сказал Роман, с грустью укрепляясь в этом ужасном
предположении относительно Эдика. — Федя, полюбуйтесь, пожалуйста. Вот это
— эгоист. Видите, как выглядит эгоист?
Федя вздрогнул, поглядел на Эдика поверх газеты, мучительно
засмущался и, поскольку обе руки у него были заняты, в полном смятении
задрал правую ногу, снял пенсне и принялся тереть линзы о штанину.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65