Пожалуй, да: так мне нравилось больше; так я сильнее ощущал, что на-чинаю все с нуля. У меня не было опыта совместной жизни, у нее, впро-чем, тоже. Человек привыкает к одиночеству и к независимости; не факт, что это хорошая привычка. Если я хотел испытать, что такое су-пружество, то случай представился явно подходящий. Я, разумеется, знал недостатки данной формы существования; знал, что в супружеской паре желание притупляется быстрей. С другой стороны, оно все равно рано или поздно притупляется, таков закон жизни; а тут возможно воз-никновение союза иного рода — многие, по крайней мере, на это рас-считывают. В тот вечер, однако, желание, которое я испытывал к Вале-ри, притупляться не собиралось. Перед тем как расстаться, я поцеловал ее в губы; она широко открыла рот и полностью отдалась поцелую.
На другой же день я занялся объявлениями; жилье хотелось подыс-кать в южной части города, поближе к ее работе. За неделю я нашел то, что нужно: большую четырехкомнатную квартиру на тридцатом этаже Опаловой башни у заставы Шуази. Никогда прежде я не жил в квартире с таким видом на Париж; правда, никогда прежде к этому и не стремил-ся. Когда настало время переезжать, я обнаружил, что не дорожу ни еди-ной вещью в своей квартире. И нет чтобы обрадоваться, ощутить эдакое опьянение независимостью, нет, я даже слегка испугался. Получалось, я за сорок лет не сумел привязаться ни к одному предмету. И было-то у ме-ня всего-навсего два костюма, которые я носил поочередно. Ну еще кни-ги, само собой; но я мог запросто купить их снова, среди них не нашлось ни одной ценной или редкой. Я встречал на своем пути множество жен-щин; ни от одной у меня не сохранилось ни фотографии, ни письма. Не осталось у меня и своих собственных фотографий и никаких воспоми-наний о том, как я выглядел в пятнадцать, двадцать или тридцать лет. Никаких особенных документов: все данные о моей личности легко уме-щались в картонную папку стандартного формата. Неправильно думать, будто каждый человек уникален и неповторим; я, например, не видел в себе никаких следов этой самой уникальности. Люди в большинстве слу-чаев напрасно придают такое значение индивидуальным судьбам и ха-рактерам. Утверждение, что человеческая личность уникальна, не что иное как возвышенный вздор. О своей жизни помнишь немногим более, чем о некогда прочитанном романе, пишет где-то Шопенгауэр. Так оно и есть: немногим более.
5
Во второй половине июня дел у Валери опять прибавилось; работа с да-лекими странами осложняется разницей во времени: теоретически можно оказаться занятым двадцать четыре часа в сутки. Дни становились все жарче, лето выдалось великолепное; только пользоваться им не получалось. После трудового дня я наведывался в ресторанчик «Братья Танг», пробовал научиться азиатской кухне. Это оказалось сложнее, чем я думал; ингредиенты сочетались там в совершенно иных пропорциях, особым способом резались овощи, в общем, я столкнулся с другим миро-воззрением. В итоге решил обойтись кухней итальянской как более до-ступной для меня. Никогда бы не подумал, что буду находить удовольст-вие в стряпне. Вот до чего доводит любовь.
В пятидесятом уроке социологии Огюст Конт опровергает «нелепое метафизическое заблуждение», в силу которого семья представляется подобием общества.
Вот до чего доводит любовь.
В пятидесятом уроке социологии Огюст Конт опровергает «нелепое метафизическое заблуждение», в силу которого семья представляется подобием общества. «Домашний союз, — пишет он, — основанный на привязанности и благодарности, предназначен для того, чтобы самим своим существованием непосредственно удовлетворять заложенной в человеке потребности в сочувствии, и не связан с идеей активного и долговременного сотрудничества для достижения какой-либо иной це-ли. Когда же координация деятельности становится единственным обоснованием связи, союз вырождается в простую ассоциацию и в боль-шинстве случаев в скором времени распадается». У себя в министерстве я по-прежнему работал по минимуму; мне все же пришлось организовать две-три значительные выставки, справился я с ними без труда. Кабинет-ная работа нехитрая, достаточно быть пунктуальным, быстро прини-мать решения и их придерживаться. Я давно понял: не так важно при-нять наилучшее решение; главное, как правило, принять хоть какое-нибудь решение, но быстро, по крайней мере на государственной службе. Я отвергал одни проекты, оставлял другие, руководствуясь весь-ма расплывчатыми критериями, но за десять лет ни разу не попросил до-полнительной информации; и в общем-то не испытывал угрызений сове-сти. В глубине души я не питал особого уважения к мастерам современного искусства. Большинство известных мне художников дейст-вовали совершенно так же, как предприниматели: они отыскивали сво-бодные ниши и старались поскорей их захватить. Подобно предприни-мателям они получали образование в одних и тех же учебных заведениях и формировались по одному образцу. Но были все-таки и различия: в ис-кусстве давали более высокие премии за новации, чем в других облас-тях; кроме того, художники нередко объединялись в стаи и этим отлича-лись от предпринимателей — одиноких волков, окруженных врагами: акционерами, чуть что норовящими сбежать, вышестоящими чиновни-ками, готовыми кинуть их в любую минуту. Рассматривая проекты, кото-рые ложились ко мне на стол, я редко чувствовал у их авторов подлин-ную потребность в самовыражении. В конце июня состоялась выставка Бертрана Бредана, которого я с самого начала настойчиво проталкивал, к изумлению Мари Жанны, привыкшей к пассивности и безразличию с моей стороны, тем более что ей самой творчество этого типа внушало глубочайшее омерзение. Художник не относился к числу молодых, ему было сорок три года, и вид он имел весьма потрепанный — напоминал поэта-пьянчугу в фильме «Жандарм из Сен-Тропеза». Прославился он тем, что набивал женские трусики тухлым мясом и выпускал в выставоч-ном зале мух, которых взращивал на собственных экскрементах. Впро-чем, успеха он не добился: во-первых, не располагал нужными связями; во-вторых, зациклился на всякой мерзости, работал в подустаревшем уже ключе «трэш». Я ощущал в нем какую-то подлинность; не исключаю, правда, что подлинным было его ничтожество. Он выглядел несколько неуравновешенным. Его последняя задумка была еще хуже предыдущих. Или лучше — это как посмотреть. Он снял фильм о том, что происходит с трупами людей, которые завещают свое тело науке, то есть, например, студентам для проведения учебных вскрытий. На демонстрации филь-ма, смешавшись с публикой, несколько студентов медицинского факуль-тета неожиданно подсовывали вам отрезанную руку или вырванный глаз, словом, шутили так, как и подобает юным медикам. Я имел неосто-рожность пригласить на вернисаж Валери, да еще после трудного рабо-чего дня. К моему удивлению, народу в зале собралось много, в том чис-ле весьма влиятельные особы: может, у Бертрана Бредана начинается полоса удач? Валери с трудом выдержала полчаса, после чего попросила меня уйти. Тут как назло перед нами возник студент, держащий на ладо-ни отрезанный пенис с тестикулами и волосками на них. Ее чуть не стошнило, она отвернулась и повлекла меня к выходу.
Ее чуть не стошнило, она отвернулась и повлекла меня к выходу. Мы завернули в кафе «Бобур».
Полчаса спустя туда ввалился Бертран Бредан в сопровождении двух-трех знакомых мне девиц и еще каких-то людей, среди которых я уз-нал шефа спонсорского отдела банка. Они расположились за соседним столиком, и мне ничего не оставалось, как пойти поздороваться. Бредан мне искренне обрадовался — я и в самом деле ему серьезно помог. Разго-вор затянулся, Валери подсела к нам. Не помню точно, кто предложил отправиться к «варварам» — в «Bar-Bar» — возможно, сам Бредан. Я согла-сился, совершив тем самым очередную глупость. Попытки большинства секс-клубов включить в свою программу еженедельные вечера садомазо-хизма провалились. В отличие от них «Bar-Bar», изначально предназна-чавшийся для садомазохизма и не предъявлявший, кроме особых случа-ев, жестких требований к одежде, со дня своего открытия пользовался популярностью. Я знал, что садомазохисты — публика весьма специфи-ческая, утратившая всякий интерес к обычному сексу и, соответствен-но, обычным секс-клубам.