Многие из тех, кто сюда обратились, и в самом деле пребывали в плачев-ном состоянии: несмотря на мощные дозы транквилизаторов, по ночам их мучили кошмары, они выли, кричали от ужаса, рыдали. Встречая их в коридоре, я всякий раз поражался их перекошенным, обезумевшим лицам; страх в буквальном смысле разъедал их изнутри. И от него не от-делаться до конца жизни, думал я.
Сам я ощущал главным образом бесконечную усталость. С постели вставал лишь затем, чтобы выпить чашку растворимого кофе или по-грызть сухарь; есть здесь не заставляли, лечиться тоже. Серию обсле-дований я все-таки прошел, а через три дня после поступления имел беседу с психиатром; обследования выявили «крайне притупленную реакцию». Я ни на что не жаловался, но действительно чувствовал се-бя крайне, сверх всякой меры «притупленным». Доктор спросил, что я собираюсь делать. Я ответил: «Ждать». Я проявил разумный опти-мизм, сказал, что грусть пройдет и я снова буду счастлив, надо только подождать. Видимо, я его не убедил. Доктор был человеком лет пяти-десяти с полным, жизнерадостным и напрочь лишенным раститель-ности лицом.
Через неделю меня перевели в другую психиатрическую клинику, те-перь уже на более долгий срок. Мне предстояло провести там три с лиш-ним месяца. К своему изумлению, я обнаружил там все того же психиат-ра.
Ничего удивительного, объяснил он мне, оказывается, здесь его постоянное место работы. Помощью жертвам теракта он занимался вре-менно, он на ней в некотором роде специализировался: ему уже доводи-лось работать в аналогичном пункте, созданном после взрыва на стан-ции метро Сен-Мишель.
Его манера говорить отличалась от обычной болтовни психиатров, он был сносен. Помнится, он внушал мне, что надо «освободить себя от привязанности»: попахивало буддизмом. Что мне освобождать? Я сам привязанность. Будучи существом эфемерным, я, соответственно своей природе, привязался к тому, что эфемерно, — тезис не нуждался в ком-ментариях. А будь я вечным, добавил я для поддержания беседы, непре-менно привязался бы к чему-нибудь вечному. С теми из пострадавших, кого преследовали кошмары и страх смерти, его метод якобы хорошо срабатывал. «Это не ваши мучения, в действительности вы не страдаете; это призрачная боль, она существует лишь в вашем воображении», — го-ворил он им, и люди в конце концов верили.
Трудно сказать, когда именно я стал понимать, что произошло, со-знание возвращалось короткими вспышками. А потом наступал долгий период — по правде говоря, такие периоды бывают и сейчас, — когда Ва-лери и не думала умирать. Одно время я мог растягивать его до беско-нечности без малейших усилий. Помню, когда впервые возникли труд-ности и я по-настоящему ощутил бремя реальности: это случилось сразу после визита Жана Ива. Встречу с ним я перенес тяжело, он оживлял воспоминания, от которых мне трудно было отмахнуться; прощаясь, я не сказал ему, чтоб он заходил еще.
Приход Мари Жанны, напротив, принес облегчение. Она говорила мало, рассказала, что делается на работе; я сразу объявил ей, что не со-бираюсь возвращаться, потому что переселяюсь в Краби. Она молча кивнула. «Не беспокойся, — сказал я ей, — все будет хорошо». Она посмо-трела на меня с сочувствием; странно, но, кажется, она мне поверила.
Самой тяжелой была, конечно, встреча с родителями Валери; психи-атр, по-видимому, объяснил им, что у меня случаются периоды непри-ятия действительности, — в результате мать Валери рыдала почти без ос-тановки, отец тоже чувствовал себя неловко. Они пришли, кроме всего прочего, уладить некоторые практические вопросы, принесли чемодан с моими вещами. Они полагали, что я не собираюсь возвращаться в квартиру в XIII округе. «Разумеется, разумеется, — сказал я, — там видно будет»; и мать Валери снова заплакала.
В больнице жизнь течет сама собой, человеческие потребности в ос-новном все удовлетворены. Я снова стал включать «Вопросы для чем-пиона», это единственное, что я смотрел, новости меня теперь не ин-тересовали нисколько. Другие проводили перед телевизором целые дни. Меня это не привлекало: слишком мелькает. Я считал, что если со-хранять спокойствие и думать как можно меньше, то все в конце кон-цов уладится.
Однажды апрельским утром я узнал, что, оказывается, и впрямь ула-дилось и что меня скоро выпишут, каковое обстоятельство я воспринял скорее как осложнение: придется искать комнату в гостинице, в нейт-ральной среде. Хорошо хоть, у меня были деньги. «Надо видеть все с луч-шей стороны», — сказал я медсестре. Она удивилась: я заговорил с ней впервые.
Против неприятия действительности, объяснил мне психиатр во время нашей последней встречи, не существует конкретного лечения, здесь нарушена не психика, а представление о мире. Все это время он держал меня в клинике только потому, что опасался попыток самоубийства — они нередко случаются, если пациент внезапно осознает реаль-ность; но теперь я вне опасности. «Ах, вот оно что», — сказал я.
3
Через неделю после выписки я улетел в Бангкок.
Определенных планов я не имел. Были бы мы нематериальными, мы бы довольствовались солнцем в небе. В Париже слишком отчетливо выражена смена времен года, она источник постоянной суеты и волнений. В Бангкоке солнце встает в шесть и в шесть садится, а в означенном промежутке движется по неизменной траектории. Говорят, тут бывает период муссонов, но я его ни разу не заставал. Городская суета присутствует, но причины ее мне толком неясны, она — как естественная среда. Здешние жители на-верняка имеют свою судьбу, свою жизнь, насколько позволяет уровень доходов; но я знал о ней не больше, чем о жизни леммингов.
Я остановился в «Амари бульвар»; гостиницу заполняли преимущест-венно японские бизнесмены. Здесь мы в последний раз останавлива-лись с Валери и Жаном Ивом; неудачный выбор. Два дня спустя я пере-брался в отель «Грейс», всего в нескольких десятках метров от первого, но обстановка тут была совсем другой. Кажется, это было последнее ме-сто в Бангкоке, где еще селились сексуальные туристы-арабы. Они ста-рались незаметно скользнуть вдоль стенки и по возможности не высо-вывать носа из гостиницы — здесь имелась дискотека и собственный массажный салон. Изредка их можно было встретить на близлежащих улочках, где продавали кебаб и располагались международные перего-ворные пункты, а дальше — нет. Между прочим, сам того не желая, я при-близился к больнице Бумрунград.