Можно поддерживать в себе жизнь одним только чувством ненависти; многие люди так и делают. Ислам разбил мою жизнь, ислам — подходя-щий объект для ненависти; в течение нескольких дней я старательно проникался ненавистью к мусульманам. Мне это неплохо удавалось; я да-же снова стал следить за международной политикой. Всякий раз, узна-вая, что палестинский террорист, ребенок, беременная палестинка сра-жены пулей в секторе Газа, я радовался, что одним мусульманином на свете стало меньше. Что ж, и вправду, этим можно жить.
Однажды вечером в гостиничном кафе со мной заговорил банкир-иорданец. Этот любезный господин непременно пожелал угостить меня пивом; возможно, его угнетало насильственное затворничество в гостинице. «Я понимаю здешних жителей, я на них не сержусь, — сказал он мне. — Мы сами виноваты. Тут не исламская земля, и непо-нятно, зачем тратить сотни миллионов на строительство мечетей. Не говоря уже о том взрыве… — Заметив, что я его внимательно слушаю, он заказал еще пива и расхрабрился. — К несчастью для мусульман, — продолжал он, — обещанный пророком рай уже существует на земле: есть места, где девушки сладострастно танцуют, ублажая мужчин, где можно опьяняться нектарами под звуки небесной музыки; таких мест штук двадцать в радиусе пятисот метров от гостиницы. Они легко до-ступны; чтобы в них попасть, нет нужды исполнять семь обязаннос-тей мусульманина и вести священную войну, достаточно заплатить не-сколько долларов. А чтобы увидеть их, вовсе не обязательно отправляться в дальнее путешествие — надо просто обзавестись параболической антенной». Он нимало не сомневался, что исламский мир обречен: капитализм восторжествует. Молодые арабы думают только о потреблении да о сексе. Их заветная мечта — американский образ жизни, сколько бы они ни утверждали обратное; их агрессивность — лишь проявление бессильной зависти; к счастью, молодежь все боль-ше отворачивается от ислама. Но сам он для этого уже стар, ему не по-везло, он всю жизнь вынужден был подлаживаться к религии, кото-рую презирал.
Вот и со мной примерно то же: настанет день, когда человечество освободится от ислама, но для меня это будет слишком поздно. Я, соб-ственно, уже не живу; я жил в течение нескольких месяцев, что само по себе неплохо, не каждый может этим похвастаться. Увы, отсутст-вие желания жить не приводит автоматически к возникновению же-лания умереть.
Увы, отсутст-вие желания жить не приводит автоматически к возникновению же-лания умереть.
Я увидел иорданца на другой день перед его отлетом в Амман; ему теперь целый год ждать следующего отпуска. Я был скорее рад его отъ-езду, иначе он наверняка затеял бы новую дискуссию, а мне от такой перспективы становилось не по себе: я теперь с трудом выносил ин-теллектуальные разговоры; я больше не стремился понять мир ни да-же просто его познать. Тем не менее наша беседа оставила во мне глу-бокий след; иорданец полностью убедил меня, что ислам обречен; вообще-то, если вдуматься, это и в самом деле очевидно. От этой мыс-ли всю мою ненависть как рукой сняло. И я опять перестал интересо-ваться международной политикой.
4
Бангкок все-таки слишком походил на обычный город, там крутилось слишком много деловых людей, болталось слишком много туристов. Две недели спустя я сел в автобус и уехал в Паттайю. Этим и должно бы-ло кончиться, сказал я себе, но потом подумал: нет, я не прав, детерми-низм здесь ни при чем. Я мог бы провести остаток дней с Валери в Таи-ланде, в Бретани, где угодно. Стареть вообще не здорово; стареть в одиночестве — хуже некуда.
Едва только я поставил чемодан на пыльную площадку автовокзала, я понял, что это и есть моя конечная станция. Старый, иссохший нарко-ман с длинными седыми волосами просил милостыню у турникета, на плече у него сидела большая ящерица. Я дал ему сто бат и зашел выпить пива в «Хайдельберг Хоф» напротив вокзала. На улицах раскачивали бе-драми пузатые и усатые педерасты-немцы в рубашках в цветочек. Возле них три русские девчонки, три жалкие сосалки, развратные донельзя, извивались под орущий гетто-бластер, корчились, чуть по земле не ката-лись. Кто только не повстречался мне на улице за несколько минут: рэп-перы в бейсболках, маргиналы из Голландии, киберпанки с красными волосами, лесбиянки-австриячки с пирсингом. Дальше Паттайи ехать некуда, это клоака, сточная канава, куда сносит все отбросы западного невроза. Будь ты хоть гомо-, хоть гетеросексуален, хоть и то и другое сразу, Паттайя — твой последний шанс, потом остается только отказать-ся от желаний. Отели, естественно, различаются по уровню комфорта и цен, а также по национальному составу проживающих. Две самые боль-шие общины — немецкая и американская (в них растворены австралий-цы и даже новозеландцы). Попадается немало русских, безошибочно узнаваемых по неотесанному виду и гангстерским замашкам. Есть заведе-ние и для французов, называется «Ma maison»; в гостинице всего деся-ток комнат, но ресторан пользуется успехом. Я прожил в ней целую не-делю, пока не обнаружил, что не питаю особого пристрастия к французским сосискам и лягушачьим лапкам, могу обходиться без спут-никовых трансляций чемпионата Франции по футболу, могу не просма-тривать ежедневно раздел культуры в газете «Монд». Мне все равно надо было искать долговременное пристанище. Обычная туристическая виза выдается в Таиланде на месяц; однако чтобы ее продлить, достаточно за-ново пересечь границу. В Паттайе множество агентств предлагают одно-дневную поездку на камбоджийскую границу и обратно: три часа на ми-кроавтобусе, час или два в очереди на таможне, обед на камбоджийской территории (оплата обеда и чаевые таможенникам включены в стои-мость путевки) — и назад. Большинство постоянно проживающих здесь иностранцев проделывают это ежемесячно; получить долгосрочную ви-зу куда трудней.