При осмотре музея, открытого в память о невыносимых страданиях во-еннопленных, я испытывал смешанные чувства. Разумеется, думал я, ис-тория весьма прискорбная; но, с другой стороны, во время Второй ми-ровой войны случались вещи и пострашней. Мне невольно приходило на ум, что, окажись эти пленные поляками или русскими, никто б не стал поднимать такую шумиху.
Потом пришлось выдержать еще и посещение кладбища военно-пленных, положивших жизнь и все такое прочее. Белые кресты, все одинаковые, стояли рядами и навевали глубокую тоску. Я вспомнил ме-мориал «Омаха Бич», который тоже не произвел на меня должного впе-чатления: по правде говоря, он показался мне похожим на инсталляцию современного художника. «Здесь, — подумал я тогда, сознавая, что грусть моя недостаточно глубока, — целая куча дураков полегла за демо-кратию». Кладбище на реке Квай намного меньше, теоретически можно было даже посчитать могилы, я начал, но вскоре бросил. «Тут не может быть шестнадцати тысяч», — заключил я вслух. «Совершенно верно, — откликнулся Рене, не отрывавшийся от «Мишлена». — Погибло около шестнадцати тысяч человек, однако могил всего пятьсот восемьдесят две; здесь покоятся, как их принято называть, — он читал, водя пальцем по строчкам, — пятьсот восемьдесят два мученика за демократию».
В десятилетнем возрасте, сдав норму на третью «звездочку» по лы-жам, я отпраздновал это событие в кондитерской блинами с «Гран Марнье». Гулял в одиночку — поделиться радостью мне было не с кем. Я тог-да, как обычно, гостил у отца в Шамони.
Я тог-да, как обычно, гостил у отца в Шамони. Он работал проводником, асом был в альпинизме. И дружбу водил с людьми себе под стать: отважными, мужественными; среди них я чувствовал себя не очень уверенно. Я вооб-ще никогда не чувствовал себя уверенно в мужском обществе. Мне испол-нилось одиннадцать лет, когда девочка впервые показала мне свою киску: удивительный маленький орган с прорезью полюбился мне сразу. Он был почти без волос; девочку, мою ровесницу, звали Мартина. Она долго дер-жала ноги растопыренными, старательно оттягивая трусики, чтобы я мог все как следует разглядеть, но когда я протянул руку, испугалась и убе-жала. Казалось, это случилось совсем недавно; на мой взгляд, я не очень изменился с тех пор. Мое пристрастие к женским пампушкам нисколько не ослабло, пожалуй, оно было последней сохранившейся во мне подлин-но человеческой чертой; насчет всего остального — сомневаюсь.
Когда мы возвратились в автобус, Сон рассказала нам о дальнейших пла-нах. Мы направлялись теперь к месту нашего ночлега, ночлега совер-шенно особенного, подчеркнула она. Никакого телевизора, никакого видео. Никакого электричества — свечи. Вместо ванной — река. Вместо матрасов — циновки. Возвращение к природе. Вечно это возвращение к естественному состоянию сводится ко всякого рода лишениям, отметил я про себя; зато наши экологи — пока ехали на поезде, я волей-неволей выучил, что их зовут Эрик и Сильви, — сгорали от нетерпения. «Фран-цузская кухня вечером, — заключила Сон без видимой связи. — Сейчас кушать тайский. Маленький ресторан. Берег реки».
Дивный уголок. Столы стояли в тени деревьев. В залитом солнцем бассейне у входа плавали лягушки и черепахи. Я долго смотрел на них, снова и снова удивляясь тому, как бурно все размножается в здешнем климате. На глубине сновали какие-то белесые рыбешки. Над ними сре-ди водяных лилий скользили дафнии. На лилии то и дело садились насе-комые. Черепахи наблюдали за всем со свойственным их роду невозму-тимым спокойствием.
Меня окликнула Сон, сказала, что обед уже начался. Я отправился в зал у реки. Нам накрыли два стола, на шесть человек каждый; все места оказались заняты. Я озирался, охваченный легкой паникой; на выручку мне пришел Рене. «Какие проблемы? Идите к нам! — пригласил он широ-ким жестом. — Добавим прибор с краю». Так я очутился в компании, со-стоящей из супружеских пар: экологи, натуропаты — заодно открылось, что их зовут Альбер и Сюзанна, — и почтенные колбасники. Разделение на группы объяснялось, как я очень скоро убедился, не реальной близо-стью между людьми, а всего лишь необходимостью быстро выбрать мес-то за столом; как нередко случается в экстренных ситуациях, пары ин-стинктивно соединились; в сущности, этот обед представлял собой только первый раунд, во время которого участникам надлежало присмо-треться друг к другу.
Сначала разговор зашел о массажах — натуропатов они интересовали чрезвычайно. Накануне вечером Альбер и Сюзанна предпочли традици-онным тайским танцам великолепный массаж спины. Рене игриво улыб-нулся, но Альбер осадил его взглядом, сразу дав понять, что смешки тут совершенно неуместны. Традиционный тайский массаж, произнес он с пафосом, не имеет ничего общего со всякими гнусностями; это плод ци-вилизации, которая насчитывает сотни, даже тысячи лет, к тому же он полностью согласуется с китайским учением об иглотерапии. Они сами практиковали его у себя в Монбельяре, но, разумеется, не могли срав-ниться с тайскими массажистами в сноровке; прошедшим вечером, за-ключил он, они получили прекрасный урок. Эрик и Сильви слушали их как завороженные. Рене смущенно кашлянул; в самом деле, эротика ни-как не вязалась с четой из Монбельяра. И кто это выдумал, что Франция страна фривольности? Франция страна скуки и угрюмого бюрократизма.
«Мне тоже вчера девушка делала массаж, — робко вставил я, — нача-ла со спины, а закончила яйцами». Поскольку рот у меня в эту минуту был забит орехами кешью, никто, казалось, не разобрал моих слов, кро-ме Сильви, посмотревшей на меня с ужасом. Я отпил глоток пива и без смущения выдержал ее взгляд: сама-то она хоть способна обиходить мужское хозяйство? Это еще требовалось доказать. А пока что я мог спо-койно дожидаться своего кофе.