За исключением полового акта, в жизни очень редки мгновения, когда тело наслаждается, исполняется радости просто оттого, что суще-ствует на свете; тот день 1 января целиком состоял у меня из таких мгно-вений. Мне запомнилось одно: ощущение полноты бытия. Наверное, мы купались, обсыхали на солнце, занимались любовью. Не помню, что-бы мы о чем-нибудь говорили или обследовали остров. Но помню запах Валери, вкус соли, высыхавшей у нее на лобке; помню еще, что заснул в ней и проснулся от ее содроганий.
Лодка пришла за нами в пять. Вернувшись и гостиницу, мы сидели на террасе, обращенной к морю; я выпил кампари, Валери — «май тай». В оранжевых лучах заката зубья известковых скал казались почти черны-ми. С пляжа возвращались последние купальщики с полотенцами в ру-ках. Какая-то парочка совокуплялась в воде в нескольких метрах от бере-га. Заходящее солнце сверкало на золотой крыше пагоды. В тишине несколько раз подряд пробил колокол. По буддийскому обычаю коло-кольным звоном в храме отмечаются благодеяния и другие похвальные поступки; какая радостная религия, если она звонит о добрых делах на всю округу!
— Мишель, — сказала Валери после долгого молчания, глядя мне прямо в глаза, — я хочу остаться здесь.
— В каком смысле?
— Поселиться насовсем. Я все обдумала, пока мы плыли назад: это возможно. Надо только, чтобы меня назначили директором городка. У меня есть диплом, знания и опыт.
Я молча смотрел на нее; она взяла меня за руку.
— Но согласишься ли ты бросить работу?
— Да.
Я ответил мгновенно, без колебаний; это было самое простое реше-ние из всех, какие мне когда-либо приходилось принимать.
Мы увидели Жана Ива, выходившего из массажного салона. Валери махнула ему рукой, и он подсел к нам; она изложила ему свой план.
— Что ж, — сказал он задумчиво, — полагаю, это можно уладить. Руководство «Авроры», конечно, удивится: ты просишь о понижении. Твоя зарплата уменьшится по крайней мере вдвое, но иначе невозможно, не- справедливо по отношению к другим.
— Знаю, на зарплату мне наплевать, — ответила она.
Он снова посмотрел на нее, удивленно покачивая головой.
— Если ты так решила… если ты так хочешь… В конце концов, «Эльдорадором» руковожу я, — сказал он таким тоном, будто только сейчас это понял. — Я имею полное право назначать руководителей городков по своему усмотрению.
— Значит, ты согласен?
— Да. Я не могу тебе запретить.
Странно ощущать, что жизнь твоя вдруг полностью меняется; сидишь, ничего особенного не делаешь и чувствуешь, как все переворачивается вверх дном. За ужином я молчал, погруженный в раздумья; Валери забес-покоилась.
— Ты уверен, что хочешь жить здесь? Ты не будешь жалеть, что уехал из Франции?
— Нет, я ни о чем жалеть не буду.
— Здесь нет никаких развлечений, нет культурной жизни.
Я это понимал; я много размышлял о нашей культуре; она представ-лялась мне логичной компенсацией нашего несчастливого бытия. Тео-ретически можно вообразить культуру совсем иного рода, праздничную и лирическую, рожденную в мире счастья; впрочем, это только предпо-ложение, к тому же абстрактное и уже не имевшее для меня никакого значения.
— Тут есть TV-5, — отвечал я с безразличием.
Она улыбнулась: канал TV-5, как известно, один из худших в мире.
— Ты уверен, что не будешь скучать? — настаивала она.
Мне доводилось испытывать в жизни страдания, подавленность, страх, но мне никогда не приходилось скучать. Я не имел ничего про-тив бесконечного, глупого повторения одного и того же. Конечно, я не обольщался и понимал, что оно мне и не грозит; я знал, что несчас-тье могуче, цепко, изобретательно; но однообразие меня не пугало. В детстве я мог часами перебирать на лугу трилистники клевера; за мно-гие годы мне ни разу не попался клевер с четырьмя листиками; но я не огорчался и не испытывал разочарования; я мог бы точно так же пере-считывать травинки; все трилистники казались мне бесконечно одина-ковыми. И бесконечно красивыми. Однажды, когда мне было двенад-цать лет, я взобрался на верхушку опоры высоковольтной линии, расположенной в горах. Пока я карабкался вверх, я не смотрел под но-ги. Стоя наверху на площадке, я обнаружил, что спускаться будет очень трудно и опасно. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись горные хребты, увенчанные вечными снегами. Куда проще было бы остаться на месте или прыгнуть вниз. Меня удержало только одно: я представил себе, как я разобьюсь в лепешку; иначе, наверное, я бы мог бесконеч-но наслаждаться полетом.
На другой день я познакомился с Андреасом, немцем, жившим здесь уже десять лет. Он был переводчиком, а потому мог работать и тут; раз в год он ездил в Германию на книжную ярмарку во Франкфурте; когда у него возникали вопросы, он задавал их через Интернет. Ему посчастливи-лось перевести несколько американских бестселлеров, в том числе «Фирму», что обеспечивало ему приличные доходы, а жизнь в Краби не-дорога. Прежде он почти не встречал здесь туристов и очень удивился неожиданному нашествию соотечественников; отнесся к этому без вос-торга, но и без неприязни. Его связь с Германией давно ослабла, хотя по роду занятий он постоянно пользовался немецким языком. Он женился в свое время на тайке, с которой познакомился в массажном салоне, и имел от нее двоих детей.