С самого начала путешествия я заметил, что он воображает, будто я левак, и ожидает удобного случая затеять спор; однако я не собирался попадаться на удочку. Я закурил; он сверлил меня взглядом.
— Счастье — деликатная штука, — произнес он назидательно, — его трудно найти внутри себя и невозможно вовне.
Помолчав несколько секунд, он добавил строгим тоном:
— Шамфор [3].
Лионель смотрел на него с восхищением, Робер, казалось, совер-шенно его очаровал. Изречение, на мой взгляд, спорное: если поменять местами слова «трудно» и «невозможно», мы, пожалуй, подошли бы бли-же к истине; но я не собирался вступать в дискуссию и желал вернуть разговор в обычные рамки туристического общения. А кроме того, я на-чинал чувствовать влечение к номеру 47 — маленькой тоненькой таи-ландке, возможно излишне худой, но с пухлыми губами и милым личи-ком; на ней была красная мини-юбка и черные чулки.
Заметив, что я отвлекся, Робер обернулся к Лионелю.
— Я верю в истину, — сказал он тихо, — в истину и в то, что она может быть доказана.
Слушая его вполуха, я с удивлением узнал, что он математик со сте-пенью и в молодости писал многообещающие работы о группах Ли. Эта информация меня очень заинтересовала: существовала, значит, сфера или область человеческого знания, где он первый отчетливо разглядел истину, реальную, доказуемую.
— Да… — согласился он чуть ли не с сожалением. — Разумеется, позднее все это было продемонстрировано в более общем виде.
Потом он преподавал, в частности на подготовительных курсах; от-дал свои зрелые годы безрадостному занятию — натаскиванию юных идиотов, из которых самые способные мечтали поступить в Высшую школу искусств и ремесел или в Политехническую.
— Впрочем, ученый-математик из меня все равно бы не вышел. Это мало кому дано.
В конце семидесятых он участвовал в работе комиссии министерст-ва по реформе математического образования — чистой воды крети-низм, по его собственному признанию. Теперь ему пятьдесят три; три года назад он вышел на пенсию и пристрастился к сексуальному туризму. Был женат трижды.
— Я расист… — сообщил он бодро. — Я стал расистом… Путешествия, — продолжал он, — непременно порождают в нас расовые предрассудки или же укрепляют их. Что можно сказать о других людях, пока их не знаешь? Разумеется, воображаешь их такими же, как ты сам; а тут понемногу начинаешь осознавать, что в действительности все об-стоит несколько иначе. Западный человек работает, сколько может; зачастую работа ему скучна, противна, но он все равно делает вид, что она его интересует, — это распространенный случай. В пятьдесят лет, устав от преподавания, от математики и всего остального, я решил посмотреть мир. Я тогда в третий раз развелся и в смысле секса уже ни- каких открытий не ждал.
Я тогда в третий раз развелся и в смысле секса уже ни- каких открытий не ждал. Сначала я поехал в Таиланд, потом сразу — на Мадагаскар. С тех пор я больше никогда не спал ни с одной белой жен-щиной, желания даже не испытывал. Поверьте мне, — добавил он, сжав Лионелю руку, — по-настоящему нежной, податливой, мускулистой и мягкой киски, вы не найдете ни у одной белой женщины: переве-лись окончательно.
Номер 47 заметила, что я на нее настойчиво смотрю; она улыбнулась мне и закинула ногу на ногу, отчего стал виден ярко-красный пояс для чу-лок. Робер между тем продолжал вещать.
— Во времена, когда белые считали себя высшей расой, — говорил он, — расизм опасности не представлял. В XIX веке переселенцы, миссионеры и учителя видели в негре крупное и не очень злобное животное с забавными манерами, что-то вроде хорошо развитой обезьяны. В худшем случае к нему относились как к вьючной скотине, полезной и спо-собной выполнять весьма сложные задачи; в лучшем — усматривали в нем душу, примитивную, неотесанную, однако способную при соответст-вующем воспитании подняться к Богу, а то и к высотам западного разу-ма. Так или иначе, его держали за низшее существо, за «меньшого бра-та», а к низшим человек не испытывает ненависти, самое большее — добродушное презрение. Этот доброжелательный, я бы сказал, гуманис-тический расизм сошел на нет. С той поры как белые признали черных равными себе, стало очевидно, что за этим последует признание их пре-восходства. Понятие равенства в человеке не заложено, — и он снова под-нял указательный палец.
Я уже приготовился выслушать очередную цитату из Ларошфуко или не знаю кого еще — но нет. Лионель наморщил лоб.
— Когда белые ставят себя ниже, — Робер старался, чтоб его правильно поняли, — создается почва для возникновения новой разновидности расизма, основанной на мазохизме: история показывает, что именно она приводит к насилию, расовым войнам и массовому истреб-лению людей. Все антисемиты, к примеру, единодушно наделяют евреев определенного рода превосходством; почитайте антисемитские писания предвоенного времени: в них поразительней всего то, что авторы считают евреев умнее и хитрее себя, приписывают им особые способности в области финансов и небывалую взаимную поддержку внутри общины. А в результате — шесть миллионов трупов.
Я снова взглянул на сорок седьмую: ожидание всегда волнует, хочет-ся растянуть его как можно дольше, но при этом есть риск, что девушку уведет другой. Я поманил официанта.