«Здешние малышки и вправду очень милы», — отозвалась Жозетт, усугубив общее замешательство, и взяла ломтик папайи. Кофе задержи-вался. Чем заняться под конец обеда, если нельзя курить? Я наблюдал, как в душе у всех постепенно зрела досада. Мы с трудом сумели кое-как закруглить разговор общими соображениями о климате.
Мне вспомнилось, как однажды отца сразила депрессия, особенно страшная для такого активного человека; он неподвижно лежал на кро-вати, а друзья альпинисты толпились вокруг, смущенные и беспомощные. По его собственному признанию, он так упорно занимался спор-том, чтобы забыться и ни о чем не думать. И ему это удалось: я уверен, ему удалось прожить жизнь, ни разу всерьез не задумавшись о смысле че-ловеческого существования.
7
В автобусе Сон продолжила объяснения. Мы въезжали в пригранич-ный район, заселенный беженцами из Бирмы — каренами; они не при-чиняли никому вреда. Карены хороший, рассуждала Сон, работящий, дети успешно учатся в школе, никаких проблем. Не то что некоторые северные племена, которых мы не увидим во время нашего путешест-вия и, по ее словам, ничего не потеряем. Особенно это касалось народ-ности акха — похоже, она имела на них зуб. Несмотря на все усилия правительства, акха не желали отказываться от своей традиционной деятельности — разведения мака. Они исповедовали своеобразный анимизм и пожирали собак. Акха плохой, настаивала Сон: умеют толь-ко фрукты собирать и мак выращивать, больше ничего; дети в школах не занимаются. Денег на них потрачено много, а толку чуть. Ни на что не годятся; подытожила она, продемонстрировав несомненную склон-ность к обобщениям.
Когда мы добрались до гостиницы, я стал с любопытством разгляды-вать пресловутых каренов, суетившихся у реки. С близкого расстояния, без автоматов, они совсем не выглядели воинственными, а в слонах сво-их просто души не чаяли. Судя по всему, им доставляло огромное удо-вольствие барахтаться в воде и чистить слоновьи спины. Правда, это были не мятежные карты, а обыкновенные, как раз и бежавшие оттуда, где шли бои, потому что им надоела вся эта возня, борьба за независи-мость в том числе.
У себя в комнате я нашел брошюру, где рассказывалась история гос-тиницы и ее замечательного основателя — Бертрана Ле Моаля, славно-го предшественника нынешних «бродяг», влюбившегося в это место и обосновавшегося здесь в конце 60-х. Упорным трудом с помощью своих друзей каренов он год за годом создавал здесь «экологический рай», куда съезжаются теперь туристы со всего света.
Место и в самом деле великолепное. Домики из тикового дерева, ук-рашенные тонкой резьбой и соединенные утопающими в цветах перехо-дами, нависали над рекой — вы ощущали ногами ее пульс. Река протекала в глубоком ущелье, поросшем непроходимыми джунглями. В ту самую ми-нуту, когда я вышел на террасу, неожиданно воцарилась полнейшая ти-шина. Несколько секунд я не мог понять, в чем дело: оказывается, все птицы разом перестали петь. Джунгли готовились к ночи. Интересно, много ли хищников в этом лесу? Вряд ли; каких-нибудь два-три леопарда, зато змей и пауков, наверное, не счесть. День быстро угасал. Обезьяна, прыгавшая с дерева на дерево на том берегу, громко вскрикнула. Чувство-валось, что ей не по себе и не терпится скорей добраться до своих.
Я возвратился в комнату, зажег свечи.
Я возвратился в комнату, зажег свечи. Обстановка самая непритяза-тельная: тиковый стол, две грубые деревянные койки, спальные мешки, циновки. В течение четверти часа я методично натирался средством «Пять из пяти». Река — это, конечно, приятно, но, сами понимаете, мос-китов тучи. Нашлась еще плиточка мелиссы, которую можно было рас-топить — тоже не лишняя предосторожность.
Когда я вышел к ужину, уже совсем стемнело; от домика к домику протянулись гирлянды разноцветных лампочек. Значит, электричество тут все-таки есть, отметил я про себя, просто в комнаты его не провели. Я на минуту остановился, облокотился о перила и засмотрелся на реку; взошедшая луна легла на воду серебристой дорожкой. На другом берегу я различал темный массив джунглей; оттуда время от времени доносил-ся глухой крик неведомой ночной птицы.
Людской коллектив, если он насчитывает хотя бы три человека, имеет тенденцию делиться, судя по всему спонтанно, на два враждующих ла-геря. Ужин подавали на понтонном помосте посреди реки; нам накры-ли два стола. Экологи с натуропатами уже сидели за одним, а бывшие колбасники — в одиночестве за другим. Что послужило поводом для раскола? Может, обеденный разговор о массажах; он, если разобрать-ся, прошел не вполне гладко. Впрочем, уже утром Сюзанна, одетая строго — в блузку и белые льняные брюки, подчеркивавшие сухость ее форм, — прыснула со смеху, увидев на Жозетт платье в цветочек. Сло-вом, размежевание началось. Я трусовато замедлил шаг, пропуская впе-ред Лионеля, моего соседа по самолету, а теперь и по бунгало. Он со-риентировался очень быстро и едва ли осознанно; мне показалось, он руководствовался не личными симпатиями, а своего рода классовой со-лидарностью, или, вернее, общностью образовательного уровня — он работал в «Газ де Франс», то есть принадлежал к категории служащих, а те двое были в прошлом мелкими лавочниками. Рене испытал явное облегчение от того, что мы присоединились к ним. Впрочем, наше ре-шение на данной стадии формирования коллектива ничего определен-ного не означало: выбери мы другой стол, мы бы подчеркнули изоля-цию почтенных колбасников, тогда как тут мы просто восстановили равновесие.