После вечернего кризиса за столами установилась атмосфера относи-тельного благодушия. Жозетт и Рене проснулись в хорошей форме, эко-логи же, напротив, едва стояли на ногах и вид имели плачевный. Проле-тарии старшего поколения ценят комфорт и не скрывают этого, но, сталкиваясь с его отсутствием, проявляют гораздо больше выносливос-ти, нежели их дети, будь они хоть трижды экологами. Эрик и Сильви всю ночь не сомкнули глаз; Сильви вдобавок вся покрылась красными волдырями.
— Москиты меня полюбили, — горько усмехнулась она.
— У меня есть крем, снимающий зуд. Хотите? Замечательно помога-ет. Могу принести.
— Благодарю, вы очень любезны, но давайте сначала выпьем кофе.
Кофе подали отвратительный, жидкий, пить невозможно: как вид-но, в этом отношении здесь придерживались американских норм. Эрик с супругой сникли совершенно, мне прямо-таки больно было видеть, как их «экологический рай» трещит по всем швам; правда, я чувствовал, что сегодня мне все будет причинять боль. Я снова посмотрел на юг. «Кажет-ся, Бирма очень красива», — тихо сказал я больше себе самому. Сильви отнеслась к моему высказыванию со всей серьезностью: в Бирме и в са-мом деле красиво, она тоже об этом слышала, однако не поедет туда ни за что. Нельзя поддерживать валютой жесточайшую диктатуру — так ста-новишься ее сообщником. Да, подумал я, валюта. «Права человека — это важный вопрос!» — воскликнула она почти в отчаянии. Когда люди гово-рят о правах человека, у меня всегда создается впечатление, что они дол-донят заученный урок, но тут, похоже, был иной случай.
— Лично я перестал ездить в Испанию после смерти Франко, — заявил Робер, усаживаясь за наш стол. А я и не видел, как он подошел.
А я и не видел, как он подошел. За ночь он набрался сил и желчности. Он признался, что лег мертвецки пьяным и оттого спал прекрасно. Пока добирался до своего бунгало, не- сколько раз чуть не сверзился в реку, однако обошлось. «Ин ша Алла», — заключил он звонко.
После этой пародии на завтрак Сильви пошла со мной в бунгало. По до-роге мы встретили Жозиану. Она шагала угрюмая, замкнутая, даже не удостоила нас взглядом; похоже, она не собиралась вставать на путь все-прощения. «На гражданке», как шутил Рене, она, оказывается, препода-вала словесность; это меня нисколько не удивило. Ровно такие же стервозины отбили у меня в свое время охоту заниматься литературой. Я дал Сильви тюбик крема.
— Я вам сейчас же верну, — сказала она.
— Оставьте у себя, скорее всего, мы больше не встретимся с москитами; сдается мне, они не жалуют побережье.
Она поблагодарила, дошла до двери, остановилась в нерешительно-сти, потом обернулась:
— Но не можете же вы все-таки одобрять сексуальную эксплуатацию детей! — произнесла она с тревогой в голосе.
Я ожидал чего-нибудь в этом роде; в ответ я покачал головой и ска-зал устало:
— Детской проституции в Таиланде не так уж много. По-моему, не больше, чем в Европе.
Не зная, верить или нет, она кивнула и вышла.
Я располагал достаточно точной информацией, почерпнутой из лю-бопытной книжонки «The White Book», которую приобрел еще в про-шлое путешествие. Она опубликована без указания автора и издателя не-кой ассоциацией, называемой «Инквизиция-2000». Под видом разоблачения сексуального туризма там приводились все возможные ад-реса по всем странам, при этом информационной части в каждой главе предшествовало пламенное вступление, призывающее к уважению бо-жественного начала в человеке и восстановлению смертной казни для сексуальных извращенцев. Насчет педофилии «Белая книга» не оставля-ла никаких сомнений: она категорически не рекомендовала Таиланд, ко-торый если когда-либо и представлял интерес в этом отношении, то те-перь его полностью утратил. Желающим предлагалось отправиться на Филиппины, а еще лучше в Камбоджу — путешествие рискованное, но того стоит.
Расцвет кхмерского царства приходится на XII век — эпоху строительст-ва Ангкор-Вата. Затем оно начинает понемногу загибаться; основными врагами Таиланда становятся бирманцы. В 1351 году король Раматибоди I основывает город Аюттхая. В 1402 году его сын Раматибоди II завоевы-вает пришедшую в упадок ангкорскую империю. Тридцать шесть прави-телей Аюттхаи один за другим ознаменовывают свое царствование воз-ведением буддийских храмов и дворцов. По описаниям французских и португальских путешественников, в XVI-XVII веках это был самый ве-ликолепный город Азии. Войны с бирманцами между тем продолжа-лись; в 1767 году после пятнадцатимесячной осады Аюттхая пала. Бир-манцы разграбили город, переплавили золотые статуи и оставили после себя одни руины.
Теперь тут царил покой, и легкий ветерок гнал пыль между храмами. От короля Раматибоди мало что осталось, разве только несколько стро-чек в «Мишлене». А вот Будда по-прежнему присутствовал и смысла сво-его не утратил. Бирманцы вывезли тайских мастеров и заставили их строить такие же храмы в сотне километров отсюда. Стремление гос-подствовать существует реально и проявляется в виде истории; само по себе оно непроизводительно. Улыбка Будды витала над руинами. Было три часа дня. Если верить «Мишлену», полному осмотру храмов следова-ло уделить три дня, беглому — один. Мы располагали тремя часами; на-стало время доставать видеокамеры. Я представил себе Шатобриана в Колизее с портативной камерой «Panasonic» в руках: стоит и курит, при-чем, наверное, «Бенсон», а не легкие «Голуаз».
Столкнись он с такой ра-дикальной религией, как эта, его взгляды, полагаю, претерпели бы неко-торые изменения; может, он меньше бы восхищался Наполеоном. Ему бы наверняка удался «Гений буддизма».
Жозетт и Рене немного скучали во время экскурсии и, по-моему, топ-тались все время на одном месте. Бабетт и Леа тоже. Зато экологи и на-туропаты, что называется, нашли себя; им представился случай продемонстрировать весь свой впечатляющий арсенал оборудования для фо-тографии. Валери задумчиво бродила по аллеям, где между каменными плитами росла трава. Вот она, культура, думал я; от нее тоскливо и хоро-шо; каждого она отсылает в его собственное небытие. Интересно, как им это удавалось? Как удавалось скульпторам времен Аюттхаи придавать статуям Будды выражение такого лучезарного всепонимания?