Потом сцена заволоклась дымом, музыка диско сменилась медлен-ной полинезийской. Девицы сошли со сцены, вместо них появились де-сять других, в цветочных венках на груди и на талии. Девушки медленно кружились, а из-под цветов проглядывала то грудь, то основание ягодиц. Старый немец продолжал не отрываясь смотреть на сцену; он на минуту снял очки и протер стекла: в глазах у него стояли слезы. Он был на вер-ху блаженства.
В принципе, девочки здесь не обслуживали клиентов, вы могли при-гласить их к себе за столик, выпить с ними, поболтать, а потом, заплатив заведению взнос в пятьсот бат и сговорившись о цене, увести в гостини-цу. Ночь стоила, кажется, тысячи четыре или пять бат, что есть пример-но месячная зарплата неквалифицированного рабочего в Таиланде; но Пхукет — это дорогой курорт. Старик немец украдкой поманил одну из девиц в белых мини-трусиках, ожидавшую, когда настанет ее очередь вернуться на сцену. Она подошла сразу и бесцеремонно уселась к нему на колени. Ее молодая крепкая грудь колыхалась на уровне его лица, немец раскраснелся от удовольствия. Я услышал, как она называет его папулей. Заплатив за текилу с лимоном, я вышел смущенный; мне казалось, будто я подглядываю за тем, как старик получает наслаждение — возможно, в последний раз; это было слишком волнующе, слишком интимно.
Прямо рядом с баром я увидел ресторан под открытым небом и завернул туда отведать риса с крабами. Почти за каждым столиком сидели пары — белый мужчина и таиландка; большинство мужчин по виду калифорнийцы, по крайней мере они соответствовали расхожему представлению о калифорнийцах и носили вьетнамки. На самом деле они вполне могли быть австралийцами — их нетрудно спутать; кто б они ни были, все выгля-дели здоровыми, спортивными, сытыми.
Они олицетворяли будущее планеты. И в эту минуту, глядя на молодых полнокровных англосаксов, уверенно шагающих по жизни, я понял, что будущее планеты в сексуаль-ном туризме. За соседним столом о чем-то оживленно болтали две пыш-ногрудые тайки лет тридцати; напротив расположились два бритоголо-вых англичанина — этакие каторжане постмодерна — и, не произнося ни слова, тяжело заглатывали пиво. Чуть дальше две пухленькие немки-лесбиянки с коротко остриженными красными волосами и в комбинезончиках услаждали себя обществом пленительной девочки с длинными черными волосами и невинным лицом, одетой в пестрый саронг. Отдель-но от всех восседали два араба, не поймешь из какой страны, голова у каждого была обмотана эдаким кухонным полотенцем, по какому в теле-новостях безошибочно узнается Ясир Арафат. Словом, богатый и отно-сительно богатый люд съехался сюда, следуя непреодолимому ласковому зову азиатской вагины. Самое удивительное, что при первом же взгляде на каждую пару, казалось, можно было угадать, получится у них что-ни-будь или нет. В большинстве случаев девушки скучали, сидели надутые или покорные, косились на соседние столики. Но некоторые все-таки смотрели на своего кавалера в ожидании любви, слушали его, отвечали с живостью; в этом случае можно было вообразить, что они поладят, подружатся или даже что у них возникнет продолжительная связь: как изве-стно, смешанные браки здесь не редкость, особенно с немцами.
Сам я не любил знакомиться с девицами в баре; разговоры тут обыч-но вертятся вокруг качества и стоимости предстоящих сексуальных ус-луг и оставляют тяжелое впечатление. Я предпочитаю массажные сало-ны, где начинают с секса, а после иногда возникает близость, иногда нет. Например, думаешь пригласить ее на ночь в отель, а выясняется, что она к этому вовсе и не стремится; бывает, она разведенная, и дома у нее дети; это печально и хорошо. Доедая рис, я сочинял сюжет приключен-ческого порнофильма под названием «Массажный салон». Сирьен, юная таиландка из северных областей, без памяти влюбилась в американско-го студента Боба, попавшего в салон совершенно случайно — его затащи-ли сюда приятели после попойки. Боб не притронулся к девушке, он только смотрел на нее красивыми светло-голубыми глазами и рассказы-вал ей о своей родине — Северной Каролине или что-нибудь в этом ро-де. Они стали встречаться в свободное от ее работы время, но, увы, им пришлось расстаться: Боб уехал заканчивать Йельский университет. Си-рьен ждала и верила, а пока суд да дело, удовлетворяла прихоти много-численных клиентов. Чистая сердцем, она отменно полировала и соса-ла усатых пузатых французов (роль второго плана для Жерара Жюньо) и обрюзгших лысых немцев (роль второго плана для немецкого актера). Наконец возвращается Боб и хочет вытащить ее из этого ада; но китай-ская мафия решает иначе. Боб обращается за помощью к послу Соеди-ненных Штатов и к президентше гуманитарной ассоциации, борющейся против торговли женщинами (роль второго плана для Джейн Фонды). Учитывая, что в дело вовлечена китайская мафия (упомянуть о триа-дах), поддерживаемая тайскими генералами (вот вам и политический размах, и утверждение ценностей демократии), начинаются, понятно, разборки в Бангкоке, погоня и прочее. В конце концов победа остается за Бобом. В одной из последних сцен Сирьен демонстрирует все свои сексуальные навыки и впервые делает это с искренним чувством. Скром-ная служащая массажного салона, она пересосала бесчисленное множе-ство елдаков в ожидании одного-единственного, Бобова, в котором со-единились все елдаки на свете — тут надобно уточнить по ходу диалога. Две реки наплывают друг на друга: Чао-Прая и Делавэр. Титры. Для ев-ропейского проката я заготовил отдельную рекламу, примерно такую: «Вам понравился 'Музыкальный салон' — 'Массажный' понравится боль-ше». Впрочем, до этого еще далеко, пока же мне требовалась партнерша.
Впрочем, до этого еще далеко, пока же мне требовалась партнерша. Я расплатился, встал из-за стола, прошел метров пятьдесят, откло-няя различные предложения, и оказался перед надписью «Кискин рай». Войдя, я в трех шагах от себя увидел Робера и Лионеля, попивающих «ирландский кофе». В глубине зала за стеклом сидели амфитеатром штук пятьдесят девиц с номерками на груди. Ко мне подскочил официант. Ли-онель обернулся, заметил меня и стыдливо потупился. Вслед за ним обернулся Робер и лениво махнул рукой, приглашая присоединиться. Лионель нервно покусывал губы и не знал, куда ему деваться. Официант принял у меня заказ.
— Я человек правых взглядов, — произнес Робер, не знаю к чему. — Но учтите… — и он поднял указательный палец, словно бы от чего-то меня предостерегая.