Все участники нашей экскурсии поднялись и направились в ресто-ран. Мне хотелось как-то приободрить старика, сказать ему что-нибудь обнадеживающее; но нет, что тут скажешь. Он и сам предчувствовал с го-речью, что скоро на Кубе восстановится капитализм и от его революци-онных мечтаний не останется ничего, кроме ощущения поражения, бес-полезно прожитой жизни и стыда. Его пример не станет образцом для других, у него не найдется последователей, хуже того, грядущие поколе-ния будут вспоминать о нем с отвращением. Он сражался и трудился на-прасно.
За ужином я много выпил и под конец надрался; Валери наблюдала за мной с беспокойством. Танцовщицы, одетые в плиссированные юбки и облегающие пестрые лифы, готовились исполнять сальсу. Мы распо-ложились на террасе. Я приблизительно знал, что хочу сказать Жану Иву; подходящее ли для этого время? Он выглядел несколько потерян-ным и расслабленным. Я заказал последний коктейль, закурил и обер-нулся к нему.
— Ты действительно ищешь новую концепцию, которая бы спасла от разорения твои курорты?
— Разумеется, я для этого сюда приехал.
— Создай такие клубы отдыха, где бы люди занимались любовью. Именно этого им и не хватает. Если во время отпуска у них не случилось любовного приключения, они уезжают неудовлетворенные. Они не осмеливаются в этом признаться, может, даже и не осознают, но в следующий раз выбирают другую фирму.
— Так кто им мешает заниматься любовью? Тут все как будто к этому располагает, это принцип клубов отдыха; я не знаю, почему они этого не делают.
— Так кто им мешает заниматься любовью? Тут все как будто к этому располагает, это принцип клубов отдыха; я не знаю, почему они этого не делают.
Я отмахнулся от его возражения.
— Я тоже не знаю, не в этом суть; доискиваться до причин явления — занятие бесполезное, даже если предположить, что у всякого явления существуют причины. Факт остается фактом: что-то стряслось такое, что мешает людям западной цивилизации совокупляться; может, это связано с нарциссизмом, с развитым сознанием своей индивидуальности, с культом успеха — не важно. Так или иначе, после двадцати пяти — тридцати лет человек крайне редко вступает в новые сексуальные связи; однако он продолжает испытывать в этом потребность, и потребность эта угасает очень медленно. В результате следующие тридцать лет, почти всю свою взрослую жизнь, он пребывает в постоянной неудовлетворенности.
На стадии алкогольного опьянения, предшествующей полной от-ключке, случаются иной раз прозрения. Упадок сексуальности в запад-ном мире — явление безусловно социальное, массовое, и напрасно было бы пытаться объяснить его теми или иными индивидуальными психоло-гическими факторами; между тем, взглянув на Жана Ива, я понял, что он как нельзя лучше иллюстрирует мой тезис, мне даже неловко сдела-лось. Он не только не занимался любовью, у него даже не было времени попробовать, более того, у него пропало желание, и, что самое сквер-ное, он уже чувствовал, как жизнь угасает в его теле, он словно бы ощу-щал запах смерти.
— Ну почему… я слышал, — начал он после долгих колебаний, — что клубы свингеров процветают.
— Не очень, то-то и оно. Их открывается много, но вскоре они закрываются за отсутствием клиентов. Реально в Париже пользуются успехом только два клуба: «Крис и Ману» и «2+2», да и те заполнены только в субботу вечером; для десятимиллионного города это мало, в начале девяностых все выглядело совсем иначе. Идея обмена партнерами привлекательна, но она постепенно выходит из моды, потому что люди уже не хотят обмениваться ничем, это не соответствует современному менталитету. На мой взгляд, клубы для пар имеют сегодня столько же шансов выжить, сколько автостоп семидесятых. Единственное, что отвечает духу времени, — это садомазохизм…
Валери вытаращила на меня глаза, полные ужаса, и пихнула ногой. Я взглянул на нее с изумлением и не сразу понял, в чем дело: ну разумеет-ся, я не собирался говорить об Одри; я понимающе кивнул ей. Жан Ив не заметил паузы.
— Итак, — продолжал я, — с одной стороны — сотни миллионов жителей развитых стран; у них есть все, чего ни пожелают, за исключением одного: сексуального удовлетворения; они его ищут, ищут, не находят и оттого несчастны донельзя. С другой стороны — миллиарды людей, у которых нет ничего; они голодают, умирают молодыми, живут в антисанитарных условиях, им нечего продать, кроме своего тела и своей неиспорченной сексуальности. Чего же тут непонятного, это ясно как день: идеальные условия для обмена. Деньги на этом можно делать немыслимые: что там информатика, биотехнологии, средства массовой информации — тут ни один сектор экономики не идет в сравнение.
Жан Ив не отвечал; в эту минуту грянула музыка. Красивые танцов-щицы улыбались, плиссированные юбки колыхались, обнажая смуглые ляжки; великолепная иллюстрация к моей речи. Я думал, он так ничего и не скажет, будет сидеть переваривать мою мысль. Однако минут через пять он ответил:
— Твоя теория плохо применима к мусульманским странам…
— Ну и ладно, у них оставишь «Эльдорадор — Новые открытия». Можешь даже добавить что-нибудь покруче, вроде горного туризма, экологических экспериментов, выживания в экстремальных условиях, назовешь это «Эльдорадор — Приключение» — будет отлично продаваться во Франции и Англии.
А клубы сексуального направления лучше пойдут в странах Средиземноморья и в Германии.
На этот раз он засмеялся.