Устах в конце концов махнул рукой; делай что хочешь! И Серега отвел девчонок в ближайшую деревеньку. Отыскал старосту, сунул горсть серебра и, ничего не объясняя, велел доставить девочек домой. Доставит, куда денется. А вот если кто попросит старосту описать Духарева, вряд ли узнает что?нибудь путное. Для этих затюканных южных смердов все нурманы?варяги — на одно лицо.
А доспехи разбойничьи они, уже в Полоцке, продали Горазду. Неплохие бабки выручили.
* * *
И у Сергея, и у Устаха было достаточно мозгов, чтобы не хвастать о том, как они ловко управились с черниговскими разбойниками. По приезде в Полоцк доложили о событиях Роговолту, но того больше волновали погибшие в Степи собственные дружинники, чем какие?то черниговские тати. А Свенельду вообще пришлось ждать полгода, чтобы узнать «из первых рук» о происшедшем в соседнем княжестве.
Духарев и Устах приплыли к нему в Родню и были тотчас вызваны к воеводе.
Отчитались. Реакция Свенельда оказалась весьма неожиданной.
— Гром Перуна! — воскликнул победитель уличей, когда Духарев закончил. — Я не пущу тебя в Степь!
— Это почему же? — ощетинился Духарев. Устах помалкивал. Перечить грозному воеводе, даже не выяснив его мотивов, Серегин друг считал неразумным.
— Потому что нечего тебе попусту гонять по степи. Ты мне и здесь пригодишься.
— Как это попусту? — возмутился Сергей.
— Может, князь уличский полагает, что ты не так хорош в степной войне, как, например, я? — с усмешкой предположил Устах.
Духарев фыркнул. Устах сумел достаточно деликатно обратить Серегино внимание на то, что воевода собирается «не пустить в Степь» не их двоих, а одного Сергея.
— Я полагаю, что твой друг слишком хорош для степной войны, — заявил воевода. — У меня довольно умелых на руку гридней.
— У меня довольно умелых на руку гридней. И не так много тех, кто так же ловко использует и ум, десятник Устах! — Он повернулся к Духареву. — Ты, Серегей, мыслишь не так, как я. И не так, как мои бояре. Но ты попадаешь в цель, и вижу я: будет от тебя немалая польза.
И прежде, чем Духарев успел переварить услышанное, воевода спросил напрямик:
— Будешь служить мне?
Серега ответил не сразу. Переход дружинника от одного батьки к другому не был редким явлением. Но обычно на то была серьезная причина. Беготня из дружины в дружину здешней воинской кастой не поощрялась.
— Я уже присягнул Роговолту, — напомнил Духарев.
— Я попрошу за тебя. Он мне не откажет! — заявил Свенельд.
— В Полоцке — мой дом…
— Продай! — тут же отреагировал воевода. — Я двор подарю тебе в Киеве.
Вот это было уже серьезное предложение. Слада примет любое решение мужа, но тут Серега даже не сомневался в полном одобрении жены. Ха! В Полоцке и трех дюжин христиан не наберется. И если исключить Серегу и его семью, всё люди мелкие. А в Киеве — храм! В Киеве крепкая община, где не только челядь, нищие да пришлые, а немало и богатых, что с ромеями торгуют, есть и дружинники, и люди уважаемые. Там такой беды не выйдет, как год назад в Витебске, когда они сына крестить ездили. И если с Серегой что случится, Сладу обидеть не дадут за то лишь, что христианка.
С другой стороны, в Полоцке ее и так не позволят обидеть: хоть христианка, хоть нет. В Полоцке они — уже свои. Там все — под князем, и если князю люб — значит и всем полочанам. А Киев… Тут постоянные разборки. Как в вольном Новгороде. Но ильменьские повздорят — дубинками помашут, пару голов разобьют — и опять «мир, дружба, жвачка»! А в Киеве, блин… Нурманов — полон Детинец. Каждый норовит в три горла жрать. А князь — еще почище нурманов. Да еще Скарпи этот…
— Думаю, что в Киеве многие меня не очень любят, — сказал Сергей.
— Меня тоже, — мгновенно парировал Свенельд. — Многие, но не все. Скажу тебе, варяг: в твоем Полоцке мне было бы скучно. Что там у вас происходит? Да ничего! Раз в год с плесковичами схлестнетесь или жмудь дикая нагрянет! Вот и все события. А здесь — весь мир многоязыкий рядом. Здесь сильному любо, варяг! Покажешь себя — через год сотником станешь!
Но Сергей еще колебался. Нет, он отлично понимал, что Свенельд прав. Нынче здесь, на юге, закладывалась основа будущего государства. Воевода об этом только догадывался, но Духарев?то знал точно!
И все?таки он колебался. Может быть, он был еще не готов…
— Всё! Я слово сказал! — объявил Свенельд. — Идешь ко мне в дружину?
Серега поглядел на Устаха — друг отвернулся. Правильно, это должно быть его собственное peшение. «Если ум молчит — прислушайся к голосу сердца». Ум?то как раз говорил «да». А сердце…
— Можно, я подумаю? — попросил Сергей.
— Сколько? — мрачно спросил воевода. Он сделал предложение, на которое даже полный дурак должен ответить «да». А этот полоцкий умник говорит: «Я подумаю».
— До… — Серега запнулся… Затем сказал твердо: — До осени. А пока я бы хотел вместе с ним, — кивок в сторону Устаха, — в Степь.
Свенельд поморщился.
Сереге показалось: сейчас воевода пошлет его к нехорошей матери.
Не послал.
— Добро, — сказал он. — В Дикое Поле. Десятником. До осени. Если живой будешь.
Но прежде Дикого Поля Серега, вместе со Свенельдом, все?таки сплавал в Киев.