— Да, — сказал Духарев. — Воевода прав. — И, уже чувствуя, как снисходит на него божественная ясность, произнес четко: — Древляне себя покажут, княгиня. Да так, что даже ты удивишься!
Когда, вместе с Асмудом, — Свенельд остался в Вышгороде — возвращались в Киев, Асмуд сказал строго:
— Ты, Серегей, много больно о Правде печешься да о племенах всяких. Ты теперь не кривич, не варяг — ты теперь во перву голову стал — рус. И не забывай об этом.
— Да вообще?то я им родился, — пробормотал Духарев.
— Что ты сказал? — не расслышал боярин.
— Да это я так, себе. Все верно, Асмуд. Я не забуду.
Глава пятьдесят третья
ШУЙЦА[1]ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ
Внизу, на торгу, шумели. Гора притихла. Киев ждал, как поступит княгиня. Болтали всякое. Слухи расползались по киевской земле и дальше. «Убийство князя так или иначе задевало всех. В воздухе висела угроза. В народе по Игорю не плакали. Но все равно боялись перемен, боялись усобицы, степняков, ромеев… Земля без князя казалась голой. Дружина Игоря затворилась в Детинце, точила мечи. Их тоже не любили. Подымется вече, вспомнит старые обиды… И задавит славных витязей, навалясь по сто на одного. Нехорошо было в Киеве. Потому что никто ничего толком не знал. Кроме самой княгини, сидевшей в своем городке Вышгороде, и больших бояр Асмуда и Свенельда. Да свежеиспеченного сотника Сереги Духарева.
Древляне объявились сами. Как и предполагалось.
На Серегин двор прибежал посыл: древлянская лодья пристала у Боричева. Свенельд зовет.
Духарев медлить не стал: велел седлать коней, кликнул с собой пару гридней: для почета, не для охраны. В Киеве сотника Серегея знали и даже, можно сказать, любили. Как всякого героя, о котором «официально» объявлено: Герой! Благо, и внешность у Духарева — подходящая: рост саженный, плечищи — на двоих хватит, зубы ровные, на губах улыбка играет. Все правильно. Герой — он должен быть счастливым, иначе какой из него образец для подражания?
Серега и был счастливым, какие могут быть сомнения?
Бережно обнял жену, поцеловал нежно:
— Люблю тебя, маленькая! Сбежал с крыльца, легко вспрыгнул на тонконогого вороного жеребца…
— Господин! Артак.
— Господин! Будь осторожнее! Берегись! Серега только усмехнулся, тронул варяжские светлые усы.
— Пусть враги мои берегутся! — отозвался весело.
Гридни тоже заухмылялись, расправили плечи: как верно сотник сказал.
— Господин! — парс ухватился за стремя. — Послушай меня! Я вижу!
Духарев согнал с лица улыбку, глянул сверху в темные блестящие глаза парса…
— Верю, — произнес он негромко. — Что?
— Не знаю, — тоже вполголоса проговорил Артак. — Зло тебя ищет. Я чую недоброе…
Серега покосился на Сладу: жена все слышала — и тень страха легла на ее милое лицо.
— Я не боюсь зла, — четко произнес Сергей. — Но для тебя…
Через четверть часа он снова был в седле. Но на этот раз под ним был не легконогий вороной, а верный Пепел, а на плечах не ромейский бархат, а надежная сталь. Жарковато нынче в шлеме да в подкольчужнике, но можно потерпеть. Ради того, чтобы жена, ждущая его ребенка, не волновалась. А кто посмеет сказать, что Серега Духарев боится.
.. Пусть скажет — а мы повеселимся.
Челядинцы отворили ворота, и сотник Серегей, сопровождаемый полным десятком дружинников, выехал на мощеную прямую улицу. По левую руку от сотника — Понятко. Цепкий взгляд, под рукой, в притороченном к седлу саадаке — хузарский лук с натянутой тетивой и тут же — разноцветные оперенья стрел. Звонкий тяжкий топот подков по мостовой, блеск солнца на гладкой стали. Походный строй, попарно, стремя в стремя, идеальная выучка, что у коней, что у всадников. Для стороннего наблюдателя — красота. Для того, кто понимает, предупреждение: «Даже и не думай! Сунешься — умрешь!»
Киевские улочки почти пусты. Все, кто празден, сбежали к пристани: древлян встречать. Молодцам?Дружинникам даже обидно. Никто не восхищается, никто не жмется. страхе к заборам. Девок нет, даже и покрасоваться не перед кем…
Переняли их уже под самой стеной. Человек десять слаженно перемахнули через ограду и заступили путь. И еще столько же — позади.
Понятко выдернул лук… Но остановился. Поглядел на Духарева вопросительно.
Для полного десятка обученных бойцов разогнать пару дюжин разбойников — плевое дело. Но не этих.
Ощетинив копья, из дыр закрытых нурманских шлемов глядела смерть.
Справа — городская стена. Слева — подворье какого?то купеческого братства. Окованные медью ворота, забор в две сажени. Чтобы спрыгнуть с такого в полной броне и на ногах устоять, немалый навык нужен.
Тринадцать — впереди, двенадцать — сзади. Щит к щиту, бороды, у кого светлая, у кого — рыжая, у кого — гуще позолота, у кого — доспехи ценнее, но — с первого взгляда видно: матерые, один к одному. Не поросята — вепри.
— Стой, — бросил Духарев, хотя его отряд уже и так остановился. Сказано на тот случай, если кто из лихих парней надумает кинуться в драку «поперед батьки».
— Ну! — Серега двинул Пепла на полкорпуса вперед. — Что нужно?
Калиточка в богатых воротах открылась, и на улицу шагнул еще один нурман. В полном доспехе, со щитом. И толстая золотая цепь — поверх панцыря. Старый знакомый.