— Я тебе не «человек», нурман, а десятник князя полоцкого, славного Роговолта Сергей! — с достоинством ответил Духарев. Кроме достоинства он ничего не мог противопоставить откровенному превосходству силы.
— И что же ты, Роговолтов гридь, делаешь на нашей земле? — скривил губы боярин Скарпи.
— Ты об этом всех спрашиваешь, нурман? — так же презрительно осведомился Духарев. — И великого хана Куркутэ? И разбойников? Или разбойников ты спрашивать не привык, нурман?
Ноздри Скарпи дрогнули: боярин изволит гневаться?
— Не дерзи мне, варяг!
— И в чем же моя дерзость, нурман? — ухмыльнулся Духарев. — В том, что я собаку называю собакой, нурмана — нурманом?
Тут Скарпи не выдержал, подал коня вперед, наехал его грудью на Духарева. Зря. Серега не испугался, шагнул в сторону, крепко взялся за тяжелую от золота узду, придержал жеребца. Скарпи очень хотелось ударить его, он даже ногу из стремени вынул, но, наткнувшись на взгляд Сергея, удержался. Он прочитал в этом взгляде, что Серега не намерен стерпеть оскорбление, как низший от высшего. И он ничуть не боится грозного боярина.
Скарпи был далеко не глуп и решил, что у него еще будет возможность заставить варяга пожалеть о собственной наглости. И боярин подал коня назад.
— Значит, ты утверждаешь, что ты — не разбойник? — спросил Скарпи.
— Я… Мы служим воеводе киевскому Свенельду, — ответил Духарев. — Ты можешь спросить у него, почему мы тут.
— Тебя спрашивает от этом киевский князь, гридь!
Духарев, подчеркнуто игнорируя Скарпи, посмотрел на Игоря.
Тот величественно кивнул.
— Мы здесь охотимся, — сказал Духарев. — На разбойников.
— И многих вы уполевали, вчетвером? — с издевкой спросил Скарпи.
— Многих, нурман. Нас было не четверо, а больше. Мы сражаемся, нурман. В сражениях иногда убивают. Тебе, нурман, наверное, об этом рассказывали?
Но Скарпи больше не собирался реагировать на оскорбления.
— Значит, вас было больше, когда вы резали черных хузар у Рачьего острова? — поинтересовался он.
— Да, — подтвердил Духарев. — Нас было больше. И мы резали многих: и черных хузар, и печенегов, и прочих. Может, и тех, о которых ты говоришь. Разве всех припомнишь?
— Тех ты точно запомнил, варяг! — жестко произнес Скарпи. — Потому что именно там ты набил серебром свои переметные сумы. — Но там было не только серебро, варяг! Где остальное?
— Все, что мы добыли сталью и кровью, — наше! — резко ответил Духарев.
— Наше! — поддержал его Устах. — Так по Правде! Только посмей отнять у нас наше серебро, нурман! И даю тебе слово: от Новгорода до Киева все будут знать, что боярин великого князя — разбойник и хищник, а дружина великого князя киевского — грабители почище печенегов. Только попробуй отнять законную добычу у свободного варяга, нурман!
— Клянусь громом Перуна! — подхватил Духарев. — Всякий воин нашей земли узнает, что лучшая дружина великого князя не трогает разбойников Дикой Степи, а грабит тех, кто их бьет! Пусть знают правду!
— Пусть знают! — эхом отозвался Устах.
— Так будет! — звонко выкрикнул Машег. Произнося свою обличительную речь, Серега глядел не на Скарпи, а на великого князя. Собственно, именно ему и адресовались будущие обвинения. Но Духарев не мог не заметить, что синеусый справа от Игоря хмурится и поглаживает рукоять меча. Ничего! Если этот боярин — варяг не только обличьем, ему придется сказать свое слово. Ему или князю.
— Мы испуганы, — произнес Скарпи и засмеялся. — Это гридь дерзок и неблагодарен, — сказал он, поворачиваясь к князю. — Он уже забыл, что мы спасли его шкуру. Из одной только благодарности он должен высыпать украденное к копытам твоего коня, батька!
— Так ты уверен, что это он? — спросил князь.
— Уверен, батька! Дай его мне — и еще до заката мы узнаем, где он спрятал золото! Ты видишь: он болтлив. Стоит припечь ему пятки — и он станет еще болтливее.
— Ты слышишь, что говорит мой боярин, варяг? — медленно цедя слова, произнес князь Игорь. — Ты взял золото, не ведая, кому оно принадлежит. Отдай его — и очистишься от вины.
«Может, так и сделать?» — подумал Духарев.
Но, черт подери, с этим золотом что?то не так. Нурманские подлые штучки…
Серега посмотрел на Скарпи. Нурман ухмылялся. То ли он был уверен, что Духарев скажет: нет. То ли знал, что дерзких варягов в любом случае пустят в расход. Зачем князю лишние свидетели?
Духарев повернулся к Устаху. Друг чуть заметно качнул головой. Он тоже не доверял Игорю.
— Если бы у меня было это золото — и я отдал его тебе, княже, что было бы?
— Ты очистишься от вины, — сказал киевский князь.
Какой хитрый оборот. Не «сохранишь жизнь», не «получишь свободу», а «очистишься от вины». Хитро! Даже доли не предлагает.
— Нет, княже, если бы было у меня твое золото и я отдал его после угроз твоего боярина, что сказали бы люди? Варяг испугался пыток! И у меня не осталось бы ни золота, ни чести. Зачем тогда жизнь?
Синеусый боярин одобрительно крякнул. Князь покосился на него недовольно, но боярин?варяг только накрутил на палец ус. Тем же манером, каким это делал Рёрех, Серегин наставник, когда желал скрыть улыбку.
— Значит, золото у тебя? — спросил князь.
— Если я скажу «нет», разве ты мне поверишь? — усмехнулся Духарев.
— Если я скажу «нет», разве ты мне поверишь? — усмехнулся Духарев.