— Ты ее любишь, — сказал он. — Любовь — от Бога. И ты любишь в ней Бога, Машег. Чего тут стыдиться? И бояться не надо. Не вечно же она будет делить с тобой жизнь воина! Мы выкарабкаемся, привезешь ее домой, там она будет в большей безопасности. И твой страх уйдет.
— Нет, — качнул головой хузарин. — Нет, Серегей, не сможет она у меня дома жить, по нашему уставу, с женами моими, с матерью. У нас обычаи строгие. Не станет она — по?нашему. Другая она. Не станет. И не сможет.
— Тогда посели ее у нас: в Переяславле, в Киеве…
— Может быть… — задумчиво произнес хузарин. — Но знаешь, чего я хочу?
— Да?
— Пусть она со мной будет. Всегда. И здесь, в поле. Научу ее из лука стрелять, с конем дружить научу. Станет воительницей не хуже Мисюрка.
— Мисюрок мертв, — напомнил Духарев.
— Значит, она будет лучше.
— Хорошо, — не стал спорить Сергей. — Но тогда я не понимаю, в чем трудность? Будет она воительницей. Будет с тобой рядом драться. Ну и отлично!
— Да, — вздохнул хузарин. — Этого я и боюсь. А если меня убьют? Если она тем же печенегам добычей станет? Вот она говорит: муж ее прежний оборонить не сумел. Он мог ее с собой в Валхаллу взять, но не взял. А я? Моя душа к Богу истинному уйдет. А ее? Что будет с ней? Боюсь я, Серегей!
— Так, — сказал Серега. — Ты сам же сказал: Бог ее тебе дал. Верно?
— Верно.
— Разве Бог дает что?то просто так?
— Нет, наверное…
— Значит, встретились вы не случайно. И отсюда вывод: чему быть, того не миновать. Живи, радуйся, но не забывай, сколько у тебя врагов. И Бог вас не оставит!
— Но она язычница, Серегей!
— А это уже твои трудности! — Серега убрал руку с плеча хузарина, потянулся, хрустнув суставами. — Уговори ее стать иудейкой, — сказал он. — Женщинам, как я понимаю, это проще. И резать ничего не надо! — Серега засмеялся.
В ночной степи его смех прозвучал почти кощунственно.
— Уговорить ее будет нелегко, — задумчиво произнес Машег.
— А кто сказал, что будет легко? Сама?то она как к тебе относится?
— Говорит: я лучший мужчина, чем ее бывший муж.
— Да? И когда это вы успели?
— Вчера. На речке.
— Ну ты крут! — восхитился Духарев.
— Да не в этом дело! — отмахнулся хузарин. — Вчера она моей больше от обиды стала. На тебя она обижена была. Ты мужу ее обещал принять как жену, а не принял. Вот она от обиды — со мной.
— И что, она по?прежнему считает, что я должен взять ее в жены? — Серега даже испугался.
— Уже нет, — восстановил его спокойствие хузарин. — Во?первых, я ей объяснил, что ты — христианин. Одна жена у тебя уже есть, а второй — не положено. А во?вторых, я сказал… — Машег хихикнул, — …что я — лучший воин, чем ты, потому что лучше меня я в степи воина не встречал. Она нурманка, Серегей. Дикарка. Сила для нее — превыше всего.
— Это верно, — согласился Духарев.
— Это верно, — согласился Духарев. — От скромности ты не умрешь, — Серега усмехнулся.
— А это так и есть, — спокойно ответил хузарин. — Лучшего воина я в степи не встречал. Встречу — сразу узнаю. .
— Интересно, как?
— Он меня убьет.
Глава тридцать шестая
В КОТОРОЙ СЕРЕГА В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ ВИДИТ СКВЕРНЫЙ СОН
Когда пришла Серегина очередь отдыхать, он завернулся в попону, лег на бочок, положил под голову седло, расслабился, очень надеясь, что ему приснится что?нибудь «вещее», полезное.
Вместо этого ему приснился Питер. А может, даже и не Питер, потому что место было совсем незнакомое, из окна открывался вид на замызганные пятиэтажки, пахло пылью и мазутом.
Серега сидел за широким столом: справа — компьютер и факс, слева — пепельница и здоровый рыхловатый мужик с папиросой в зубах. Сергей тоже затянулся и стряхнул пепел. Жест был привычный.
«Я же не курю!» — подумал он с удивлением.
Рыхловатый глянул на часы, сказал:
— Счас придут. Он любит так: чтоб минута в минуту.
Сергей раздавил в пепельнице сигарету и тоже поглядел на часы. Без двух шесть.
Часы были тяжелые позолоченные, или, возможно, сплошь золотые, на пальце — золотой литой перстень, а на запястье — цепочка. Похожая на ту, что носил Духарев?варяг, только эта, из сна, была полегче, и работа погрубее — серийный продукт.
С монитора весело скалились две голые сисястые девки. В обнимку. Краски были настолько яркими, словно бы и не сон это, а явь. Но Серега, как ни странно, точно знал, что спит.
За дверью раздались шаги, и наручные часы Духарева немедленно запиликали, отмечая очередной час.
Вошедших было трое. Вошли, не здороваясь. Двое тут же направились к столу. Один, сдвинув пепельницу, уселся на край, второй развернул стул и взгромоздился верхом, сложив на спинке мускулистые разноцветно татуированные руки. Третий, в больших зеркальных очках, расположился поодаль, в углу, в кресле рядом с кадкой, в которой умирала волосатая пальма.
— Короче, — буркнул тот, что сел на стул. — Вы наварили на нашем поле сорок восемь штук. Их надо отдать. И штраф — еще двадцать. Сроку вам — неделя.
Духарев пробарабанил пальцами по столу.
— И только?то? — произнес он. — А потом?
— А потом вали отсюда на xep — гаркнул тот, что расположился на столе.
— Мы не сможем столько заплатить, — сказал рыхлый. — Может, штук тридцать?тридцать пять… Больше у нас нет…