— С Рунольтом черниговским мы не в дружбе и не в ссоре, — продолжал победитель уличей. — И господин его не я, а великий князь киевский…
Тут воевода слегка склонил голову, как бы признавая старшинство Игоря. Слишком многие открыто ставили на воеводу — против князя киевского. Особенно после того, как Свенельд, отговорившись местными проблемами, отказался идти с Игорем на Царьград. И Игорь в отместку даже не включил его имя в договор, заключенный с императором ромеев. Ближники Игоря открыто подзуживали князя. И богатая Гора тоже исподволь пыталась натравить великого князя на удачливого воеводу, получившего в удел древлянские и примученные уличские земли. Но открыто порицать Свенельда Гора не осмеливалась. Кое?кто из больших киевских бояр был в крепкой дружбе с воеводой. И еще сторону Свенельда держала сама великая княгиня. А Ольгу на Горе уважали. Поэтому до открытой вражды дело не дошло, а Свенельд постоянно подчеркивал, что не ставит себя вровень с великим князем и остается по?прежнему воеводой киевским. Правда, данью уличской и древлянской делиться не собирался и не скрывал, что намерен по возможности расширять собственный удел. Ведь именно на таких условиях варяжский воевода принял службу у великого князя.
Но на черниговские земли уличский покоритель никогда не претендовал. Так в чем же дело?
Воевода объяснил, в чем.
— Больно много этим летом через мои земли из Чернигова полона прошло, братья?варяги, — сказал он.
Устах с Серегой удивленно переглянулись.
Эка невидаль — полон! Нормальный предмет экспорта. В здешнем мире, где постоянно кто?то на кого?то нападает. Обычное дело при таком великом князе. А где война, там и пленники. Рабы на продажу. В иные «урожайные» на брань годы за раба три ногаты дают. Как за овцу.
— Ну?ну, — угадал их мысли воевода. — Все не так просто. Кабы то весь была, чудь да всех понемножку — тогда я б не удивился. А то ведь древляне, да поляне, да сиверяне, да радимичи. Да половина — девки молодые и не военная добыча, а челядинки.
— Ну и что? — пожал плечами Устах. — Ну продают смерды дочерей. Обычное дело.
— Обычное, — согласился Свенельд. — В плохие лета. А нынче неурожая не было. Зато жаловались мне недавно: набежали, мол, на село люди оружные. Скотину не тронули, а вот девок шестерых увели.
— Степняки?
— То?то и оно, что нет. Бронь, говорят, почти как у моих гридней.
— Гридни? — Устах презрительно скрявил губы. — Из?за шести девок мараться даже нурманы не станут.
— Из?за шести, может, и нет, — воевода прищурился. — А из?за ста шестидесяти? Мои люди купцов, что полон последний везли, аккуратно поспрошали: откуда челядь? Оказалось, почти всех брали в Чернигове на торгу. А сами купцы — киевские. Мои люди вызнали: возят они полон в Степь, да недалеко возят. За лето раз шесть обернулись. Вот и занятно мне: почему это киевские купцы, что ране вели торг с ромеями да булгарами и вместе с Игорем в Царьград гостями хаживали, ныне из Чернигова сиверскими землями в Степь ходят? И откуда та челядь, что они в Чернигове покупают?
— А сами девки что говорят? — ляпнул Духарев. Устах и воевода изумленно поглядели на него, и Серега прикусил язык. Забыл он особенности местного менталитета. Кого интересуют слова рабыни?
Между тем Серега не раз имел возможность убедиться, что именно эти самые челядинки, особенно из тех, что приближены к власть имущим, являются хранителями ценнейшей информации. В первую очередь потому, что относятся к ним — как к мебели. Но переубеждать варягов Духарев не стал. Бесполезно.
— Не может быть, — продолжал между тем Свенельд, — чтобы без войны столько челяди на восход уходило. Зато, слыхал я, в черниговских землях разбойнички озоруют. Только что ж это за разбойнички, что на открытом торгу, у дружины на виду, в княжьем городе хищеным торгуют? А?
До Устаха еще не дошло, а Серега уже все понял. Поскольку в прежней жизни, где вроде бы рабства не существовало, с подобным бизнесом имел несчастье столкнуться.
— Мафия, что ли? — поинтересовался он. Конечно, его не поняли. Пришлось пояснить, что он имеет в виду преступный сговор разбойников как таковых и разбойников из числа представителей власти.
Свенельд поглядел на Серегу с явным одобрением.
— Похоже, — согласился он. — Вот и проведайте, что да как.
Духарев открыл рот, чтобы согласиться, но его перебил Устах.
— А нам?то что за дело до черниговских, княже? — заявил синеусый варяг. — Пусть Рунольт черниговский сам и разбирается.
— А если он всем этим и заправляет? — предположил Духарев.
Устах пожал плечами.
— Он — в своем праве, — твердо сказал варяг. — Кому из черниговских не по нраву, как Рунольт судит, — пускай великому князю челом бьет. А ежели говорят на его гридней, что на чужих землях озоруют, так надо их сперва уличить. Мало ли что смерды болтают! Пусть выйдут да и объявят обиду, как по Правде положено! А без того выходит не Слово, а пустословие. Смерду соврать — что псу лапу задрать! Это что ж, мне из?за каких?то сиверянских девок, смердок, — с черниговским князем ссориться?
— Но надо же что?то делать! — возразил другу Духарев.
— Ну и что ж, что смерды. Это же наш народ…
— Кто, сиверяне, что ли? Нам, варягам? — ухмыльнулся Устах.