— Пойду, — ответил Духарев. — После того, что было, врагов у меня в Киеве прибавится, но это уже не важно. Без Игоря я даже Скарпи не боюсь, а Игорево время кончается. Этой осени он не переживет.
— Именно осени?
— Да.
Устах кивнул. Его друг — ведун. Раз он так говорит — значит, так и будет.
— А ты? — спросил Духарев. — Пойдешь со мной к Свенельду?
— Он меня не звал, — сказал Устах.
— Я зову!
— Коли так — пойду. Привык я к тебе, Серегей, — варяг усмехнулся, — заскучаю без тебя. А с тобой весело. То бежишь от кого, то с великим князем сваришься. Ни дня без драки.
— Зато и прибыль, — резонно заметил Духарев.
— В этом ли дело? — Устах махнул рукой.
— А в чем?
Из темноты донесся голос Элды. Машег с нурманкой возвращались.
— А вот в них хотя бы, — сказал синеусый варяг. — Понравилась хузарину твоя женщина — ты и отдал.
— Машег — мой друг, а Элда — вовсе не моя женщина! — запротестовал Серега.
— Халли ее тебе поручил, сам же сказал! — возразил Устах. — По закону она твоя была. А ты отдал. Это, брат, истинно княжья повадка. Помнишь, как мы с тобой в лесу встретились? Как ты с Гораздом дрался, а потом я тебе бороду брил?
— Помню, конечно!
— Помнишь, как ты спросил: а голову?
— А ты сказал: «Пока так походишь!» Голову, мол, вожди бреют, — засмеялся Духарев.
— Верно, — кивнул Устах.
— А теперь говорю: пора тебе голову брить.
— Только не сейчас, ладно? Теперь засмеялся Устах:
— Голову тебе пусть Свенельд бреет! Я для того статью не вышел.
Машег и Элда, держась за руки, возникли из темноты, присели к костру. Так же держась за руки.
— Слышь, хузарин, что главное для вождя? — спросил Устах.
— Доблесть! — ни на секунду не задумавшись, ответил Машег.
— А ты, Элда, что скажешь?
Нурманка поглядела на Машега, словно спрашивала разрешения. Хузарин ей улыбнулся. Глаза у них были почти одинаковые: синие. Только у Элды немного светлей.
— Храбрость, слава — это для воина важно, — очень серьезно ответила нурманка. — А для вождя главное — удача. У отца моего дальний родич есть, Грим Лысый, сын Кведульва. Он — великий воин. Сильней его, говорят, только сын его, Эгиль. Но поссорился Грим с конунгом Харальдом Прекрасноволосым, которого раньше Косматым звали. И покинул дом свой Грим и бежал в Исландию. Потому что, хоть и не уступает Грим конунгу храбростью, а силой даже и превосходит, но удача Харальда больше.
И опять поглядела на Машега: хорошо ли сказала?
Хузарин кивнул: хорошо. И Элда вспыхнула улыбкой.
— Все это правильно, — сказал Духарев. — Однако спать пора. Чья первая стража будет?
— А вот сейчас жребий потянем и узнаем, — ответил Устах, обрывая травинки.
Сереге выпала последняя стража, перед рассветом. Уснул мгновенно, несмотря на лягушачий концерт.
Снилось опять прошлое. Где он тоже спал, но проснулся один, в незнакомой квартире. За окном уныло тиликала сигнализация. Сон ушел. Серега, не настоящий, из сна, встал с постели, зажег сигаретку, подошел к окну… услышал за спиной мягкие шаги, начал оборачиваться и упал…
Вокруг опять была теплая южная ночь. Лягушки умолкли, слышно было, как плещет в реке рыба… И еще мягкие шаги!
Серегу будто бросило вверх, меч сам прыгнул в руку.
— В?ви?и?и?и! — пронзительно, как заяц, заверещал враг. И захлебнулся кровью.
И тут же появились еще…
Серега завертелся волчком, сбил петлю, достал еще одного…
Услышал, как Машег кричит; «Прыгай, прыгай!» Кинулся на звук, споткнулся обо что?то, покатился по траве, вскочил, увидел, как птицей метнулась с кручи светлая фигурка, услышал чей?то вопль, тонкий свист Машеговой сабли, звук прорубаемой плоти, еще один вопль. Впереди возник враг. Серега ударил — и в лицо ему полетел светлый ком. Серега отмахнулся, но ком оказался тряпкой, накрывшей руку с мечом. И тут же на шею упал аркан. Серега успел перехватить крученый из конского волоса канатик, но из?под ног рванулась земля, и Духарев полетел на спину, прямо на подброшенную сеть. Кто?то кинулся сверху, и Серега принял его на меч. Хлынула кровь. Рукоять вывернулась из руки. Серега потянулся к засапож?нику, забыв, что босой, жесткие пальцы вцепились в Серегину правую руку. С левой не ударить, левая — держала аркан: отпустишь — задушит. Ноги спутаны сетью. Серега все же извернулся, достал коленом. Чужие пальцы соскользнули с окровавленной руки… Черный молот ударил из темноты в лоб — и Серега вырубился.
Очнулся с ноющей головой и вкусом рвоты во рту. Конечно, спутанный по рукам и ногам.
Поблизости горел костерок. У костерка, на корточках, сидел Албатан. Лицо его было замотано черной от крови тряпкой, но глаза так и сияли от удовольствия. Хан сделал знак, Серегу грубо ухватили за волосы, усадили. Было больно, зато Духарев теперь видел больше. Например, он увидел запеленутого, как мумия, Машега и спутанного арканом Устаха с заплывшим глазом и лицом, залитым кровью из разбитого виска.
«Связан, значит, жив», — утешил себя Духарев, огляделся 6 поисках Элды, не обнаружил нурманки, вспомнил метнувшуюся с обрыва фигурку и обрадовался.
Ушла Элда!
Глаза хана злобно прищурились: варяг улыбается!
Албатан сделал знак: к Сереге подскочил степняк, разорвал на нем рубашку, ударил по губам.