— Я у кого-то читал, что при захлопывании крюк может сам упасть обратно в петлю… — неуверенно промямлил молодой адвокат.
— А боковая задвижка куда может упасть? Там на всех окнах такие стояли. Да и шум бы сестра услышала…
— А может, она сама в сговоре с убийцей?
— Слепая-то? Ну и в чем ее интерес? Останься ей после брата наследство, она б им и распорядиться с толком не сумела.
— Она-то нет, а вот муж…
— Да какой там муж! Женихов у нее не было, и взяться им неоткуда: Александра из-за своего увечья из дому никогда не выходила, ее, кроме родственников, разве что доктор видел да поп. Вы, кстати, сами батюшку Анатолия и спросите, могла ли такая девица с убийцей связаться.
Эта мысль показалась Евгению Андреевичу настолько здравой, что, вернувшись домой, он немедленно подступил с расспросами к дяде, — кому же и знать своих прихожан, как не священнику?!
Отец Анатолий привычным жестом огладил свою черную клочковатую бороду, делавшую его похожим не столько на солидное духовное лицо, сколько на разбойничьего атамана, и неторопливо начал:
— Малинниковы? Знаю, знаю, многострадальное семейство.
Посылает Господь иным испытания…
— А оттого и испытания, что не надо было Дмитрию Ляксеичу на католичке жениться! Тьфу, грех-то! — заметила маленькая, с полным добродушным лицом, но никогда не упускающая случая высказаться по поводу ближнего своего попадья.
— Молчи, Валя! — незло отмахнулся священник. — Католики, чай, тоже христиане, да и детки у них в православную веру крещены. Из Польши они обе-две, — пояснил он племяннику, — и купчиха, и сестра ее. Образованные, женские курсы в Варшаве заканчивали: Ванда бухгалтерии обучалась, а Станислава — акушерка. Как уж их в Казахстан занесло — того не ведаю…
— Говорят, сослали папашу их, они ж, поляки, вечно против царя бунтуют, отделиться хотят! — вставила свое Валентина Трофимовна.
— Может, и сослали, дело давнее. Я-то сам их родителя уже в живых не застал…
— Да бог с ним, с польским дедом, вы бы мне лучше про Александра и сестру его рассказали! — не выдержал Воздвиженский; манера дяди вести любой рассказ едва ли не от сотворения мира неизменно выводила его из себя.
Священник покашлял, прочищая горло, отхлебнул почти остывшего чая и продолжил:
— Когда младенцы родились, Дмитрий Алексеевич совсем уже плох был…
— А что такое? — поинтересовался племянник.
— Так ведь земли трясение случилось, — охотно пояснила попадья. — Ванда в ту пору уже в тягости ходила. Сам-то Малинников в лавке тогда был, под стол с перепугу полез, и свались тут на него с прилавка пудовая гиря. Так спину и переломила — говорить еще говорил, а уж ни рукой, ни ногой шевельнуть не мог. С тех пор все и маялся, пока вовсе не угас.
— Ну хоть детишками его Господь порадовал, — вздохнул отец Анатолий.
— Его-то, может, и порадовал, зато Семена-то как огорчил!
Чутье редко подводило молодого адвоката — в детективных романах он обычно убийцу к середине книжки угадывал. Вот и сейчас в фигуре неведомого Семена, бог весть, с чего огорчившегося появлению на свет наследников Малинникова, забрезжила ему некая разгадка дела. Об этом стоило порасспросить подробнее.
Не чинясь, дядя с теткой на два голоса поведали ему историю купеческого семейства, хорошо известную в Верном. Основатель дела, Алексей Данилович Малинников начинал с самых низов, чуть ли не посыльным в чужой лавке, но со временем так расторговался, поставляя киргизам железо в обмен на лошадиные шкуры и сурочьи, лисьи, а вдругорядь и тигровые меха, что капитал нажил преудивительный. Однако же более всего купец был озабочен сохранением в потомстве своей фамилии, потому и завещание составил хитро, отписав все наследство — деньги, товар, каменный дом, склад, две лавки в Верном и одну в Илийске — не первому своему сыну Дмитрию, а его старшему потомку мужеска полу. А ежели такового не случится, имущество отходило ко второму сыну — Семену. Дмитрий же до времени считался хранителем и распорядителем семейных капиталов.
Семен Алексеевич — уже и в те времена известный пьяница и мот — завещанию, ясное дело, не обрадовался. Ни к какой службе он был непригоден, отошедшую ему денежную долю в несколько лет частью прогулял, частью проиграл в карты и жил с тех пор все больше братними вспомоществованиями. После случившегося с Дмитрием Алексеевичем несчастья Семен воспрянул духом и принялся вовсю занимать деньги, твердя, что его фортуна еще себя выкажет: вот, дескать, родит Ванда дочку, а брату-то жить недолго осталось — и станет он враз именитым купцом. Появление близнецов окончательно расстроило его планы, Семен запил пуще прежнего, окончательно опустился и, если бы не небольшая сумма, ежемесячно выделяемая ему по-родственному Вандой, должно быть, кончил бы тем, что нанялся к киргизам баранов пасти.
— Так вот же, вот оно, заинтересованное лицо! — запальчиво перебил дядюшкин рассказ Евгений Андреевич.
Появление близнецов окончательно расстроило его планы, Семен запил пуще прежнего, окончательно опустился и, если бы не небольшая сумма, ежемесячно выделяемая ему по-родственному Вандой, должно быть, кончил бы тем, что нанялся к киргизам баранов пасти.
— Так вот же, вот оно, заинтересованное лицо! — запальчиво перебил дядюшкин рассказ Евгений Андреевич. — «Qui prodest» — «Ищи, кому выгодно», так ведь еще в Древнем Риме говорили. А кому же выгодней было исчезновение племянника, чем этому пьянице?!