Я подумал несколько секунд и уверенно ответил:
— Где-то еще!
— Совершенно верно, — отвечал Холмс, улыбнувшись каким-то своим мыслям. — Что ж, будем рассуждать дальше. Джеймс вошел в студию, тому было четыре свидетеля. И если первым троим, включая этого жулика доктора Паттерсона, верить нельзя, то молочнику определенно можно.
— Да, вошел.
— Как он мог выйти?
— Окно было забрано решеткой, и вы осмотрели ее, — я начал перечислять все возможности.
— Да, решетка была в порядке.
— Дверь была заколочена гвоздями, — продолжал я.
— Совершенно верно, причем гвоздей было в несколько раз больше, чем нужно, — чтобы у нас не осталось сомнения.
— Входная дверь?
— Можно ли выйти из нее незаметно для стоящих на улице?
— Разумеется нет.
— Следовательно, где был Джеймс в тот момент, когда сестра вошла в студию?
— В студии?
— Верно, Ватсон. Видите, вы способны не только к наблюдению, но и к логическому рассуждению, — заметил Холмс. — Теперь, было ли в студии место, где можно спрятаться, — кроме как под кушеткой, куда немедленно заглянули, и сундука, куда можно засунуть человека, только предварительно разрезав его пополам?
— Нет, — отвечал я, еще раз воскресив перед мысленным взором памятную картину.
— Следовательно, видели ли вошедшие Джеймса?
— Получается, что… да? — Тут у меня в голове что-то с хрустом повернулось и наконец встало на место. — Манекен?
— Разумеется.
— Тот, что стоял у окна, против света?
— Совершенно верно.
— Но ведь он был неподвижным… и лысым, в конце концов?
— Вы все уже сказали, — отвечал Холмс. — Вспомните, что Джеймс умел подолгу сохранять неподвижность.
— А волосы? Как он успел их сбрить за пять минут? И почему их не нашли?
— Полагаю, сбрил он их накануне. А гостей в то утро встречал уже в парике.
Я постепенно начал понимать.
— Итак, — подытожил Холмс, — восстановим последовательность событий. Манекен у окна стоит там довольно давно, так что к нему успели привыкнуть. Утром Джеймс надевает парик, встречает гостей и выходит на улицу. Затем, извинившись, бежит в студию, разделяет манекен пополам — все манекены, как вам известно, состоят из верхней и нижней половины — и убирает его в сундук. Ткани из сундука приходится вынуть и бросить на пол, но это вполне укладывается в замысел — создать картину беспорядка. С помощью деревянного ярда Джеймс имитирует след раскрытой двери, — вы помните, что дверь была ровно в ярд шириной. Он сбрасывает одежду и парик, тоже убирает их в сундук, надевает хламиду, снятую с манекена, и занимает место у окна.
Он сбрасывает одежду и парик, тоже убирает их в сундук, надевает хламиду, снятую с манекена, и занимает место у окна. Теперь самое трудное — выдержать те пять минут, пока гости осматривают комнату. Однако он знает, что они пойдут по ложному следу — черный ход!
После их ухода Джеймс надевает заранее приготовленную, видимо, самолично сшитую одежду, собирает многострадальный манекен, ставит его на место и спешно покидает дом. Когда через двадцать минут на место прибывает полиция, все выглядит абсолютно так же. И кто теперь узнает рыжеволосого джентльмена в наголо бритом молоденьком матросе?
— Почему именно в матросе?
— Ватсон, ведь я напомнил вам про обрезки дешевого синего сукна среди дорогих и ярких тканей. А среди журналов «высокой моды» лежала книга с описанием формы американских моряков. Кроме того, моряки на берегу ходят с чемоданчиком вроде докторского саквояжа, куда удобно убрать костюм, в котором юного Филимора видели утром. И кто знает, дорогой Ватсон… — Холмс принялся неспешно набивать трубку. — Возможно, мы ехали обратно в Гавр на одном корабле с Джеймсом Филимором.
— В Гавр? — удивился я.
— У меня есть такая гипотеза, не более того, — отвечал Холмс, подвигая мне свежий номер «Фигаро». — Видите эту статью: «Кутюрье Ле Филье-Муар покоряет Париж»?
— Поразительно, — заметил я, проглядев заметку, снабженную портретом коротко стриженного молодого человека с рассеянной улыбкой. — Однако, Холмс! Вы были жестоки к юной мисс Филимор.
— Ватсон, — Холмс улыбнулся, — я отдаю должное вашему доброму сердцу. Позвольте мне зачесть вам письмо из сегодняшней утренней почты. Одну минутку… так… так… а, вот:
…и особенно благодарю Вас за то, что Вы открыли мне глаза на то, что такое истинно любящее сердце и что представляет собой холодный расчет. Я счастлива, что этот слизняк скрылся под покровом ночи, не утомляя меня никакими объяснениями. Но еще больше я счастлива потому, что наконец поняла, что я могла утратить навсегда. Мы отбываем завтра к новому месту службы Тедди, на Тихоокеанский флот. Прошу Вас, сообщайте мне об успехах моего брата и убедите его наконец объявиться и принять наследство, — я счастлива и без того, но мне не хватает его компании и доброго расположения.
Искренне Ваша,
Сюзанна О'Нил
— Скажите, Холмс, — наконец спросил я, когда мы в благостном молчании докуривали трубки, — а зачем вы так долго экспериментировали с дверью черного хода? При чем тут она?
— Не забывайте, — отвечал мой друг, окутываясь облаком душистого дыма, — что мы были там вместе с шерифом. Он должен был убедиться, что даже хваленый Шерлок Холмс с его наблюдательностью не может разгадать эту тайну. И кроме того, — добавил он меланхолично, — надо, чтобы ему было что рассказывать коллегам и друзьям.