Я Вввв, сказал голос, Вввв…
Вввв — и всё? поинтересовался король. Странное имя.
Я Ввваня, выдавил голос. Ввваня Мейрелеш. Я тут одна, я просто с собой разговариваю. А вы кто?
* * *
Король Д. Себаштиан и Ваня Мейрелеш сидели друг напротив друга. Туман слегка развеялся, и королю была видна ядовито-розовая Ванина водолазка.
— И меня съест? — с ужасом спросила Ваня и схватила короля за руку.
— Тебя еще раньше, чем меня, — отрезал Д. Себаштиан. — Кто о тебя помнит? Только твои родители. Когда они тебя забудут… — король сделал многозначительную паузу и прищелкнул языком.
Ваня судорожно вздохнула.
— А… — начала она, но тут же замолчала.
— Вернуться? — спросил король. — Пока можешь. Но только прямо сейчас. Когда туман к тебе привыкнет, он тебя так легко не выпустит.
Ваня помрачнела.
— Я не хочу возвращаться, — мрачно буркнула она.
— Не возвращайся, — легко согласился король. — Вначале ты станешь бесцветной, потом прозрачной, а потом вообще исчезнешь. А твои родители родят себе новую дочку, милую и покладистую. И будут водить ее в зоопарк.
Ваня странно булькнула, как будто пила и вода пошла не в то горло, потом наклонилась и изо всех сил вцепилась в королевскую руку зубами.
* * *
ПРОПАВШИЙ РЕБЕНОК НАШЕЛСЯ В СОБСТВЕННОМ ДОМЕ!
«Я ПРОСТО УСНУЛА В ШКАФУ», — ГОВОРИТ ВАНЯ МЕЙРЕЛЕШ
«Восьмилетняя Ваня Мейрелеш, пропавшая недавно в Карнашиде (зона Большого Лиссабона), нашлась», — сообщает агентство «Lusa». Девочка рассказала, что она просто хотела напугать родителей и залезла в шкаф, где уснула и проспала две недели. Удивительно, что ни родители, ни полиция, расследовавшая пропажу Вани, не потрудились даже заглянуть в этот шкаф. Сейчас девочка находится в больнице, ее осматривают врачи.
Д. СЕБАШТИАН ВЕРНУЛСЯ?
Жительница Карнашиде, восьмидесятилетняя Деолинда Шавеш, утверждает, что видела в четверг на рассвете короля Д. Себаштиана. «Он выглядел точь-в-точь как на портретах, — говорит Деолинда, — а на руке у него была свежая повязка». Об этом и других таинственных возвращениях читайте на странице 8.
НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ
…если резко повернуть голову, можно увидеть, как привычные вещи возвращаются на свои места. Не бегут, как описывают в сказках, не пихаются, не суетятся, а просто… проявляются. Вначале видишь такое прозрачное, почти бесцветное — оно все время колышется и подрагивает, как медуза или как не до конца застывшее желе, если потрясти мисочку. А потом это желе как будто наливается объемом и глубиной. Только очень-очень быстро. Случайно моргнешь, и все. Было желе, стало окно. На подоконнике фиалка, я ее чуть не уморила в прошлом году. Или стена в ванной. Белый кафель в синий цветочек, точь-в-точь фиалки, только потемнее.
— Юнис, что ты там делаешь столько времени? Быстро выходи!
Папа.
В последнее время от него даже в ванной не спрячешься. Если бы он мог, он бы и душ со мной принимал. Я слышу, как он на кухне ругает Аурелию за то, что она меня оставила одну.
— Целый час там! — кричит папа. — Невесть чем занимается!
Это про меня. Это я невесть чем занимаюсь в ванной целый час. Спасибо, папочка.
— Он за тебя волнуется, — говорит Аурелия, подавая мне полотенце. (И когда только успела зайти?) — И абсолютно незачем делать такое выражение лица.
Аурелия говорит, что они с мамой вместе учились в школе. У нее на столе фотография стоит в рамочке: куча девочек в одинаковой форме одинаково глупо улыбаются в камеру. Только одна резко повернула голову, — видно, что резко, волосы от движения разлетелись и закрывают ей лицо. Аурелия говорит, что это она. А я думаю, это мама. Я даже знаю, на что она смотрит.
— Почему ты так решила? — удивляется Аурелия. — Вот твоя мама! — и показывает на какую-то улыбающуюся дуру.
Поворачиваю голову быстро, как могу, чтобы мои волосы разлетелись, как у девочки на фотографии. Комната за Аурелией превращается в бесцветное дрожащее желе. А сама Аурелия почему-то не изменилась.
— Зря ты все время дергаешь головой, — говорит Аурелия. — У тебя может заболеть шея. И папа будет ругаться, если узнает.
Конечно узнает. Папа всегда все узнаёт. И ругается. В этот раз, правда, не на меня, а с Аурелией, за закрытой дверью. Я подслушивала, но услышала не очень много. Только «мы же договаривались», и «мне что, пластмассовый воротник на нее надевать, как на собачку?», и «ты бы хоть объяснил ей, она же не понимает, почему нельзя», и «легко советовать, когда ребенок не твой». В этом месте Аурелия сказала «ну ты и скотина» и заплакала, и папа стал просить у нее прощения. А я повернула голову и посмотрела на колышущееся желе. А потом, пока оно не исчезло, взяла и ткнула в него пальцем.
* * *
Палец стал смешной, прозрачный и гнется во все стороны, как резиновый. Я его забинтовала на всякий случай. Думала, если папа спросит, скажу — порезалась. А папа не заметил. Зато я теперь этим пальцем на ощупь могу цвета различать. Прямо через бинт. И еще что-то, не то запахи, не то звуки, я пока не поняла. Очень слабое ощущение. А мама, я помню, вообще умела видеть руками. Хоть при свете, хоть в темноте. Интересно, если я руку целиком суну в желе, я тоже так научусь?