— Я… — Она нервно сглотнула. — Я не знаю.
— Но ведь вы что-то сказали ему? Чего он ждал?
— Ничего. — Она помолчала и добавила: — Он не поверил.
Сандра закрыла глаза. Кунж ждал, что из-под крохотных, без ресниц век потекут слезы, но слез не оказалось. Марцис принялся рассматривать свои пальцы.
— Как собираетесь жить дальше?
— Как жила, так и буду, — обронила Сандра.
— Почему не плачете? — спросил Марцис.
— А почему я должна плакать? — Она посмотрела на советника с вызовом, и Кунж понял, что она и не собиралась плакать. — Я уже давно все выплакала. Когда еще была молода. У зеркала.
— Но ведь Питер ваш сын? — уточнил Марцис.
— Да, — Сандра вздохнула и снова стиснула губы в узкую полоску. — Он мой сын. Кто же он, если я его родила? И я любила его. Так, как могла. Тем более что и он был уродлив по-своему. Он ничего не умел.
— Не согласен. — Марцис продолжал рассматривать пальцы. — Он умел быть добрым, умел любить, помогать людям. Его любили. Я в этом уверен.
— А я — нет. — Она снова закрыла глаза.
— Отчего вы поссорились? — спросил Марцис.
— Я хотела, чтобы он сошелся с Лизи, — выдохнула Сандра. — Она, конечно, старше его, но очень уж хороша, да и любила его. Я хотела, чтобы у меня были внук или внучка. А он не хотел. Он все пытался разобраться с самим собой.
— Но ведь он решил сойтись с Меной? Или нет? — не понял Марцис.
— Слишком поздно, да и не дала бы мне ее мать заниматься с ребенком.
— Что значит «слишком поздно»? — не понял Марцис.
— Он исчез в тот самый день, когда должен был исчезнуть.
— Что это значит? — не понял Марцис.
Сандра промолчала.
— Вы понимаете, что можете попасть под подозрение, если не будете отвечать на мои вопросы? — спросил советник.
— Ваши подозрения беспочвенны, — наконец вымолвила Сандра. — Насколько я знаю, никакой магии при исчезновении Питера не применялось. То есть постороннего воздействия не было. Таким образом, любые разговоры вы можете списать на дар предвиденья, который у меня мог проявиться.
— Кто был его отцом? — встал из-за стола Марцис.
— Никто, — отрезала Сандра.
— Ладно. — Марцис поднялся. — Хотел бы попросить вас, госпожа Облдор, об одолжении. Разрешите снять со стены портрет Сона Сонга. Я закажу нашему художнику копию. Это пригодится для дела. Портрет верну. Или вот господин Кунж вернет.
— Берите, — она вновь смотрела в окно. — Мне он не нужен.
11
Веловоз стоял на прежнем месте, а на скамье сидел бледный, как пук прошлогодней соломы, старик и жмурился на солнце белыми зрачками.
— Вас зовут Клавдий? — спросил Марцис.
— А вас — советник Марцис? — просипел старик.
— Да, — кивнул советник и присел рядом. — Вам уже доложили?
— Мальчишки, — улыбнулся старик. — Детишки Фукса бегали. Деревня маленькая. Ничего не спрячешь, даже если захочешь. Кунж, я вас слышу. Подходите, садитесь. Или садитесь на ваш веловоз, ведь ваши дела заканчиваются уже? Кстати, советник. Это правда, что у вас лиловый значок на рукаве?
— Да, — ответил Марцис
— Тогда зачем все это? — старик махнул рукой в сторону вертушки.
— Зачем отбивали магию? Ведь вы и так всех видите почти насквозь.
— Почти насквозь и насквозь — не одно и тоже, — улыбнулся Марцис. — К тому же весь секрет полного дознания в том, что люди сами видят себя такими, какие они есть.
— Вы бы сразу подошли ко мне, — усмехнулся старик. — Я уже давно вижу людей такими, какие они есть. С тех пор, как потерял зрение. Могу сказать про каждого. Я сам — как осенний лист, случайно не облетел с дерева и теперь болтаюсь на черенке, жду, когда раскрошусь и исчезну. Мать Питера — самое несчастное существо в округе. Она обманута. И почувствовала, что обманута, в тот самый момент, когда поняла, что видит в зеркале саму себя.
— Но ее сын… — нахмурился Кунж.
— А что сын? — удивился старик. — Если навозная птица, ковыряясь в дерьме, обнаруживает драгоценный камень, она же не перестает быть навозной птицей? Она не превращается в лебедя. Она даже не может проверить, не стекляшка ли ей попалась вместо посуленного бриллианта.
— Дальше, — попросил Марцис.
— Лизи — это солнце нашей деревни, — продолжил старик. — Если бы она чаще выходила из дома, я бы поставил скамейку напротив ее крыльца и грелся бы об нее, как о солнечные лучи. Фукс — отличный староста, поскольку не старается казаться умнее, чем есть, а просто живет. Он никуда не стремится, ничего не добивается, он живет. Кто его знает, если бы так жил и Питер… но мальчишка слишком близко принял к сердцу глупые слова…
— А Больб? — спросил Марцис.
— Просто люди, — пожал плечами старик. — Мена — несчастная, плывет по течению вроде Фукса, но не имеет ни паруса, ни якоря, ничего. Набухает и тонет. Ей бы уцепиться за кого-нибудь. И ее мать — обычная женщина, вздорная, как и все женщины, которых обманул муж. Обманул уже тем, что оказался никем, к таким как ни прижимайся, все не согреешься. Наверное, и Ева станет такой же, хотя она может стать такой, как Лизи. Они обыкновенные.
— А Питер? — спросил Марцис.
— Питер… — старик задумался. — Хороший был парень. Ягодка без косточки. Яблочко без червячка. Небо без тучки. Сам страдал из-за этого. Потому и от матери ушел, что от собственной ясности самому тошно стало.