Говорят, что кровь похожа вкусом на железо. Как по мне, скорее на свинец. Тяжелая, неповоротливая. Жидкость жизни. Гумор. На одном из языков это означает «юмор». Никогда не знал, что юмор бывает настолько черным. Буквально.
Все-таки выпадаю из времени. Снова пропустил важный кусок монолога, обидно, такого разговора ведь больше может не быть, да точно не будет, не обманывай себя, старина. Старина, рухлядь, хлам старый, слушай, запоминай, пока можешь, пока не истончился в ниточку, прозрачную пленку, ничто.
— …если сможешь, если успеешь, выбери то, за чем вернешься. Потому что вспоминать будут на самом деле эту чепуховину, а не тебя.
Когда спрашиваю, воздух в легких напоминает желе, и его приходится проминать языком:
— Айхр… это точно никак нельзя поправить?
Дьявол молчит, только медленно вращается в темно-синих губах веточка из медового чая. Потом нехотя отвечает:
— За тебя никто не просил — до того. За тобой никто не пойдет — потом. Не это править надо было, а прошлое, но время вышло.
Прошлое как прошлое, в общем. Не убивал, не грабил, обманывал — ну, как все…
Айхр вздыхает.
— Ладно. То, что влюбиться без памяти и вечного твоего расчета не успеешь, — это понятно. Но на закат и звезды хоть посмотри. Вот по-честному так — попробуй, а? Забудь, что надо глядеть под ноги, труху всякую подстилать… Вдруг получится. — Помолчав, итожит: — Засим — желаю удачи. Александра, доченька, проводи гостя.
Доченька? Странно. Молодая женщина. Человек — ни намека на синеву кожи. Падчерица? Приемная?
О чем ты думаешь, а? У тебя так немного осталось времени.
А о чем — думать?
* * *
День-когда. Я пробую эти слова. У них тоже металлический привкус, немного колокольный, нет, скорее колокольчиковый — недорогой такой звяк. Только намек на звон. Когда истончаешься, начинаешь чувствовать фальшь пупырышками кожи — как ножом или резиной по стеклу.
В картинке, кстати, нету фальши. Она достаточно небрежна, если придираться к линиям, но делалась под настоящим ветром, и под ногами были настоящие волны. Вот и хорошо. Сложенная пополам сотня — чашка кофе латте с пирожным, я еще не забыл! — и со мной аквамариново-сиреневый билет в один конец. Величиной в две ладони. То, что нужно.
По классике, возвращаться надо домой. Но тут мне точно никто не посмотрит вслед. А без взгляда — не уйти.
Можно встретиться с кем-то из тех, кого любил. Только это свинство — оставлять на память сожаление «я-могла-бы-если». Тем паче, что я ведь тоже мог бы.
Их было три. Можно уже говорить: «за всю жизнь», потому что день идет мелкими волнами и расслаивается на отмелях, и уже не захлебнуться, и мокрый песок под руками, за всю жизнь, карандаш скользит, оставляя линейный итог.
Так что вспоминать и глаз не отводить в сторону.
Первая — старше меня, это льстило и страшило одновременно. Неправильная любовь, не как в кино и книжках, да. Родителям говорил, что в гостях у приятелей, с приятелями не вдавался в подробности. Просто приходил к ней когда хотел. Так тепло больше не было никогда. Но я твердо решил, что будущего у нас нет, — ну вот его и не было, как заказывали.
Вторая — королева, звезда. Тогда казалось, что весь университет оборачивается ей вслед, — а может, и вправду. Каким-то образом я угодил в ее свиту и неведомо почему вообразил, что окончательно выберут — тоже меня. Получилось иначе. Я в первый и последний раз плюнул на все, включая сессию, и уехал на четыре месяца в Крым. Это и спасло мне жизнь. Потому что когда королеве весело, все должны прыгать. А если королева желает средств, расширяющих сознание… Она, кстати, в порядке, даже на костылях не слишком долго ходила. Больше в катастрофе не выжил никто.
Третьей было всего пятнадцать. А мне — тридцать восемь. По нынешним меркам вроде нормально. Но когда я посмотрел ей в глаза, испугался, как никогда до того. Просто потому, что увидел ее — всю. Которая и впрямь за мной — хоть на Колыму, хоть на дно Марианской впадины. А на самом деле куда — в офис? Наговорил с три короба — стандартного, что для нее, такой замечательной, нужен не я, а (подставить идеал), ну и много чего по поводу оного идеала. Даже слегка гордился собой. Какое-то время. Нет, никаких попыток суицида или даже истерик не было. Просто погасла. Лучше бы плакала, что ли.
Нет. Пусть потом озираются растерянно те, кому все равно. Сослуживцы. Коллеги. Офисный… кто сказал «планктон» — двоечник. Приросшие к стулу на восемь рабочих часов, конечно же, бентос. Планктон — это ребята на роликах у фонтана. Нектон — содержимое вон того джипа «еду-на-красный-и-законы-физики-мне-не-писаны». А мы — бентос, ракушки, придонная фауна в настоящем и донные отложения в будущем.
Но не я. Растворюсь — раньше. Так выпало. Как подхватить в Москве не привычный грипп, а экзотическую малярию. Почти не бывает — а ведь на одиннадцать миллионов населения порядка сотни случаев в год. Рулетка русская, проворот барабана, пли.
Нет, Айхр, я не тяну время. Я не настолько трус.
* * *
— Ну че, ну да, он вернулся, ну я спрашиваю, рабочий день не кончился, что ли, ну он че, ну говорит, че-то забыл, ну а я че, у него пропуск есть, ну а надо было не пускать, да? Ну он че, он нормальный такой был, веселый даже, он последние дни смурной ходил, я че, я ему говорила, надо бы женьшеня попить да с медом, мне че, мне это доктор сказал, Виталина Максимна, ну которая в медпункте у нас, ну он мне че, ну все нормально, ну мало ли, с женщиной поругался или че. Нет, не видела, ну я че, я вахтер, а не Шерлок Холмс, ну, может, и встречался, не, я ниче не видела, к нам не приводил. Не, дома у него не была, мы че, мы не дружили, просто я че, я вахтер, ну че, ну знаю, кто какой, а то мало че, в Штатах, говорят, когда начальник достал, могут и пистолет принести, и полбашки потом у начальника нет, а че, а потому что сами без понятия, а вахтер потом отвечай, ну че, ну как сейчас, а я че, пришел человек, ну право имеет, ну пропуск-то есть, ну забыл че, а все забывают когда-нибудь. Не, если пистолет, я не отберу, конечно, я че, я старуха уже, в молодости бы отобрала, — че смеетесь? А личное дело мое читали? Ну че, ну в отделе кадров должно быть. Ну чаю да, спасибочки. Чай че, чай это полезно, и Виталина Максимна говорит, а она точно знает, она ведь из дьяволов наполовину, по матери, а че, а у нас работает, ну а что синие губы, так вокруг посмотрите, че девки с собой делают, страх один, а Виталина Максимна доктор душевный, у меня когда ноги отнялись, ну че, ну подняла мешок картошки, ну ведь хотела ж как лучше, чтобы разом, я че, я сказала: «Только к Виталине Максимне», ну че, меня к ней привезли, вот оба зятя взяли и привезли, они у меня дружные, особенно как на рыбалку ехать, так если один собрался, в три дня никого не дождесся, а рыбы привозят с гулькин хер, разве это рыба сейчас пошла, когда пигалицей была, помню, вооот таких окуней ловила, и всё ловили, и ниче, а сейчас только время тратить на ту рыбалку таскаться, вообще не щука, а один скелет обглоданный, че там есть, слезы одни, ни нафаршировать, ни в уху, я им уже талдычу-талдычу, да кто будет слушать тещу, но тут как такое, так оба помогли, ниче не скажу, привезли в лучшем виде, ну и я через неделю бегала уже, и на четвертый этаж без лифта, а че, только вот картошки больше не ем и не хочется, ну че, ну ерунда это, картошка, и без нее можно, вот макароны там, пельмени, гречка.
.. Ну че, ну почитали, да? То-то. Я ведь из снайперов была, ну че, ну не в вахтеры же молодухе было идти? Две войны прошла, и ни царапины, че мне, я шустрая была и меткая, и награды дома в коробочке, а че, не ходить же во всякий день как витрина с подсветкой. Это уже на старости мы че, мы ведь пытаемся время устеречь, — ну че, ну не всегда выходит, да, а он-то че, это, характеризуется положительно, ну че ж делать, начисто исчез, все кабинеты обыскали, я и сама дважды прошла, а у меня че, у меня глаза еще почти молодые, если я не нашла, то нет его и не будет, вот хоть Виталину Максимну спросите…
* * *